Безмолвный убийца
Шрифт:
К реальности его вернула еще одна сирена. Она прозвучала где-то на Бликер, но огней не было видно. Беккер поспешно вернулся к машине, покрывшись испариной от страха, забрался внутрь и посмотрел в раскрытую дверь на останки Луиса Кортеса. Уже с расстояния в пятьдесят футов сверток был похож на бродягу, спящего на улице. А в этом районе сотни бездомных.
Беккер рискнул бросить последний взгляд на рисунок из керамики, почувствовал его притяжение, затем с трудом отвел глаза и захлопнул дверь. Сгорбившись над рулем, он поехал домой.
Толстый нашел телефон-автомат и набрал номер,
Тощий молча ждал в машине.
— Все будет хорошо, — попытался успокоить его напарник.
Тощий довольно долго молчал, а потом выдавил из себя:
— Нет, не будет.
— Все отлично, — сказал Толстый. — Ты молодец.
Беккер вернулся к дому Лейси, припарковал «фольксваген», спустился в подвал, снял всю одежду, тщательно вымыл лицо и надел спортивный костюм. Он задумался об убийстве, свидетелем которого стал. Нью-Йорк — опасное место, и кто-то должен позаботиться о том, чтобы ситуация изменилась…
Ему предстояло навести порядок в операционной. Он работал десять минут, используя губку, бумажные полотенца и универсальное чистящее средство. Закончив уборку, он свернул использованные бумажные полотенца и бросил в мусорное ведро. О крови он вспомнил в тот момент, когда собирался выключить свет, взял кувшин и вылил его содержимое в канализацию. Кровь была густой и малиновой, как антифриз.
Беккер снова потянулся к выключателю и увидел четыре крошечных кусочка кожи на поверхности резервуара с анестетиком. Ну конечно, он положил их туда, потому что в тот момент это казалось самым удобным местом.
Он взял их. Сморщенные, с длинными блестящими ресницами, они напоминали новый вид пауков, лохматых с одного бока. На самом деле это были гораздо более прозаические предметы — веки Кортеса. Беккер положил их на ладонь и некоторое время разглядывал. Он ни разу не видел их отдельно от тела. Бестелесными.
Ха, вот и еще одна шутка! Он посмотрел на свое отражение на дверце шкафа из нержавеющей стали, рассмеялся, прижал к животу руки и наставил палец на себя. Бестелесный…
Он вернулся к векам. Поразительно!
Глава
04
Прикрыв глаза, Дэвенпорт в легкой полудреме лежал на крыше собственного дома. Он выложил крышу одним слоем черепицы из зеленого стеклопластика и не собирался крыть ее по второму разу. Лопатками Лукас чувствовал тепло крыши, легкий ветерок шевелил черные волоски на его руках. Влажный воздух был насыщен запахом приближающейся грозы, на западе тут и там возникали серо-розовые вспышки молний.
Лежа с закрытыми глазами, Лукас слышал, как по улице шлепают кроссовки любителей вечерних пробежек, грохочут ролики, вопят радиоприемники в проезжающих машинах. Если бы он открыл глаза и посмотрел в небо прямо над собой, то увидел бы орла, оседлавшего теплый воздушный поток над крутым берегом. Внизу, под утесами, его глазам предстала бы Миссисипи, похожая на толстую коричневую змею, свернувшуюся на солнышке. В грязной воде подпрыгивал буй цвета кетчупа, который направлял лодочное движение в сторону шлюза Форд.
Все казалось прекрасным, как будто здесь, на крыше, время остановилось.
Когда у тротуара припарковалось такси, Лукас подумал о нем, но не стал смотреть,
Хлопнула дверца машины, и высокие каблучки застучали по тротуару.
Лили.
Она ходила не так, как местные. Возможно, как полицейский или просто жительница Нью-Йорка. Как человек, который прекрасно знаком с потрескавшимся асфальтом и собачьим дерьмом и внимательно смотрит, куда ставит ноги. Лукас лежал не шевелясь, с закрытыми глазами.
— Что ты делаешь там, наверху?
У нее был точно такой же, как он запомнил, голос, чуть низкий для женщины, со старательно контролируемыми бруклинскими интонациями.
— Охраняю свою собственность.
На его лице появилась улыбка.
— Ты меня чуть не обманул, — возмутилась Лили. — У тебя такой вид, будто ты спишь.
— Я отдыхаю между приступами бешеной активности, — сказал Лукас, сел, открыл глаза и посмотрел на нее.
Он заметил, что она похудела. Лицо казалось уже, его черты стали более резкими. А еще она подстригла волосы: прежде они были длинными, до плеч. Теперь она носила короткую прическу, не такую, как у панков, а асимметричную, с выстриженными почти до самой кожи участками около ушей. Необычно и сексуально.
Ее волосы изменились, а вот улыбка — нет. И зубы остались такими же жемчужно-белыми на фоне оливковой кожи.
— Ты выглядишь потрясающе, — сказал он.
— Даже не начинай, Лукас. Мне и без тебя хватает проблем, — ответила она, но не сдержала улыбку, и один из верхних резцов зацепился за нижнюю губу. — Это деловая командировка.
— Вот как…
Беккер. Газеты только о нем и трубят. Шесть человек убито. Трупы без век. Множество различных повреждений, но тела не изуродованы. Беккер делал все очень профессионально, как и положено дипломированному патологоанатому. Он писал статьи о совершенных убийствах — странные, извращенные, квазинаучные рассуждения о своих умирающих жертвах и о том, что происходило с ними перед самой смертью, а потом отсылал заметки в научные журналы.
— Ты занимаешься этим делом?
— Нет, но я… имею к нему отношение, — ответила она.
Лили смотрела на него с комичной беспомощностью, с какой стоящий на земле смотрит на человека, сидящего на крыше.
— Я себе шею сверну. Спускайся.
— А как же моя собственность? — чтобы подразнить ее, спросил Дэвенпорт.
— Ну ее к черту, — ответила Лили.
Лукас медленно спустился по лестнице, понимая, что делает это сознательно. «Пять лет назад я бы просто сбежал вниз… Проклятье, да еще три года назад… Я старею. Скоро сорок пять. Пятьдесят за горизонтом, но тень уже маячит».
Он делал растяжки, занимался тяжелой работой, колотил грушу до тех пор, пока не начинали болеть руки. В атлетическом клубе потел у тренажеров «Наутилус» три раза в неделю и пытался плавать в те дни, когда не ходил в спортивный зал. Сорок четыре, скоро сорок пять. В волосах появилась седина, а вертикальные морщины на переносице никуда не исчезают по утрам.
Глядя на Лили, он заметил, что два прошедших года оставили и на ней свой след. Она выглядела жестче, словно пережила сильное потрясение. А еще Дэвенпорт видел, что она страдала — в глазах сохранялась осторожность.