Безнадега
Шрифт:
Джонни кивнул:
— Да, очень хочу.
— Свобода! Птичка, вырвавшаяся из клетки! — Коп помахал руками, и Джонни увидел, что кровавые пятна под мышками увеличились в размерах, протянувшись едва ли не до ремня.
— Все так. — Джонни, впрочем, не верил, будто у копа есть хоть малейшее желание отпустить его. Но он знал, что с каждой минутой в теле копа остается все меньше крови.
— Хорошо. Предлагаю сделку знаменитому писателю — пососи мой член. Пососи, и я тебя отпущу. Дашь на дашь.
Коп расстегнул «молнию», спустил трусы
— Кстати, о литературе. Этот минет больше в духе Энн Райс, чем Амристеда Мопина. Предлагаю тебе последовать совету королевы Виктории: закрой глаза и думай, что это клубничный торт.
Ты, наверное, не понимаешь, думал Джонни, что мне доводилось видеть кое-что похуже члена, сочащегося кровью. И не только во Вьетнаме.
Он понял, что в нем вновь закипает злость, грозя перехлестнуть через край. Естественно, по-другому и быть не могло. Злость — вот его наркотик. Не виски, не кокаин. Обычная злость. И дело тут даже не в спустившем штаны и вывалившем свое хозяйство копе. Джонни Маринвилл терпеть не мог, чтобы ему что-то совали в лицо.
— Если хотите, я готов встать перед вами на колени. — Джонни говорил ровным голосом, но что-то в лице копа изменилось, изменилось впервые. А здоровый глаз сощурился.
— Почему ты так смотришь на меня? Что дает тебе право так смотреть на меня? Тэк!
— Не важно, как я смотрю. Зарубите себе на носу: через три секунды после того, как я возьму в рот вашу дохлятину, она будет лежать на земле. Это ясно? Тэк!
Последнее слово он выплюнул копу в лицо, и на мгновение гигант не просто удивился: его словно громом поразило. Затем лицо копа перекосило от ярости, и он с такой силой ударил Джонни, что тот буквально отлетел в сторону, ударился об стену, из глаз посыпались искры, когда голова его соприкоснулась с кирпичом, потом он медленно осел на асфальт. Болели старые раны, к ним прибавились новые, но выражение, которое он увидел на лице копа, того стоило. Джонни поднял глаза, рассчитывая увидеть его вновь, и у него екнуло сердце.
Лицо копа закаменело. Кожа теперь напоминала слой штукатурки. Даже налитой кровью глаз казался нереальным. Словно внутри скрывалось другое лицо и теперь оно рвалось наружу.
Здоровый глаз копа какое-то время сверлил Джонни, потом коп запрокинул голову и поднял к небу левую руку с растопыренными пальцами.
— Тэк ах лах, — просипел он. — Тимох. Кан де лаш! Ун! Ун!
Что-то захлопало, словно сохнущие простыни на ветру, и какая-то тень упала на лицо Джонни. Раздался грубый крик, не карканье, а нечто иное, и тут же на Джонни спикировала какая-то птица, когти вонзились в плечи, прокалывая куртку, клюв зарылся в волосы.
Запах подсказал Джонни, кто сидит у него на плечах, запах протухшего, сгнившего мяса. Крылья повисли по обе стороны его лица, вгоняя запах ему в ноздри. Перед мысленным взором Джонни возникли болтающаяся в петле немецкая овчарка и два стервятника, теребящие ее за заднюю лапу и хвост. Теперь один из них решил поужинать самим Джонни. Мерзкая тварь, видимо, не слышала о том, что стервятники — жуткие трусы и нападают только на падаль. Этот же ковырял его череп, желая сквозь волосы добраться до крови.
— Уберите его! — в ужасе заверещал Джонни. Он попытался схватить стервятника за крылья, но в руках у него остались только перья. Джонни ничего не видел, он зажмурил глаза, опасаясь, что стервятник их выклюет. — Господи, пожалуйста, пожалуйста, уберите его!
— Если я уберу его, ты будешь смотреть на меня как должно? — спросил коп. — Никакой наглости во взгляде? Никакой непочтительности?
— Нет! Никогда! — Джонни мог сейчас пообещать все, что угодно. Последние угольки сопротивления затухли. Стервятник полностью лишил его воли.
— Ты обещаешь?
Птица била крыльями, впивалась в куртку когтями, рылась клювом в волосах. И пахла как зеленое мясо и развороченные внутренности. Сидела на Джонни. Жрала его. Пожирала живьем.
— Да! Да! Обещаю!
— И хрен с тобой, — спокойно проговорил коп. — Хрен с тобой, оз па, и с твоим обещанием. Позаботься о себе сам. Или умри.
Опустившись на колени и наклонившись вперед, Джонни на ощупь нашел те места, где крылья птицы соединялись с телом. Она пыталась вырваться, громко кричала и мотала головой из стороны в сторону. Всхлипывая главным образом от отвращения, Джонни оторвал одно крыло и швырнул стервятника в стену. Птица смотрела на человека черными, как вар, глазами, окровавленный клюв открывался и закрывался.
Это же моя кровь, сволочь ты этакая, подумал Джонни. Он отбросил крыло и встал. Стервятник, замахав единственным оставшимся крылом, двинулся к патрульной машине, но Джонни настиг его и сапогами размазал по асфальту, закрыв лицо руками, чтобы не видеть этой мерзости.
— Неплохо, — одобрительно кивнул коп. — Ты с ним справился, приятель. А теперь посмотри на меня.
— Нет. — Джонни стоял, дрожа и не отрывая рук от лица.
— Посмотри.
Голос требовал абсолютного повиновения.
Джонни посмотрел. Коп стоял, подняв руку с растопыренными пальцами. Джонни вскинул голову. На стене, огораживающей стоянку с севера, сидели стервятники, не меньше двух дюжин, и смотрели на них.
— Хочешь, чтобы я их позвал? — вкрадчиво спросил коп. — Ты знаешь, я могу. Птички — мое хобби. Если я захочу, они съедят тебя заживо.
— Н-н-нет. — Джонни взглянул на копа и, к своему облегчению, обнаружил, что ширинка застегнута. А брюки в промежности покраснели от крови. — Нет, н-не надо.