Безнадежно влип
Шрифт:
– Где твои секси носки, просто Мария?
Глава 15
Глава 15
Несмотря на приподнятое настроение, меня не покидает чувство зависти, когда смотрю на выбранный мною «торт» из памперсов, голубых распашонок, шапочки, пинеток и такого же цвета мишки. Такому только такие как Маша могут радоваться, но никак не мужик. Я же, кажется, испытываю реальное чувство сожаления, что его придется подарить экс-боссу, а не оставить себе.
Из машины не хочется выходить от слова «совсем». Как представлю, что нужно оправдываться перед Соболевым за свою морду, так начинает мутить. Даже перед Берсеньевой будет менее стремно, ибо она причину не узнает. И все-таки алкоголь зло. Нахрена я ввязался в этот спор, да еще и согласился на такое нелепое условие в случае проигрыша?
Всеми силами заставляю себя выйти из машины, забрать с заднего сиденья машины «торт» и все-таки распрощаться с ним. Я даже толком не прошел в дом, как уже почувствовал на себе взгляд Соболева. Демонстративно прикладывает к груди руку.
– Ебушки-воробушки.
– Петр Васильевич…
– Матушки-сратушки, как давно?
– Прекратите.
– Да, действительно, прекрати уже выделываться со своим «выканьем». Ну и?
– Что и?
– Морду когда побрил?
– Вчера.
– А влюбился когда?
– Ну вы еще спросите что-нибудь из школьной программы. Не знаю, – бросаю я, не скрывая раздражения в голосе.
– А если подумать?
– Да какая разница когда?
– Большая.
– Не начинайте. Я вообще мог этого не делать.
– Ой, да брось, ты ж патологический… ну в общем, как я, только наоборот.
– В смысле?
– Ну я – пиздун, а ты – правдун. Поэтому ты бы по-любому побрился, если втюрился. А я говорил, что ты проиграешь. Кто молодец? Я – молодец.
– Интересно, а в старости вы будете таким же?
– Пиздуном? Конечно, да. Давай сюда тортик, – радостно потирает руки. – Давай так: ты скажешь Василисе, что все это твое, а мишку я стырю и вечером сам подарю, типа от себя. Ей такие игрушки стали нравиться.
– Вы можете сами ей все отдать и сказать, что все от вас.
– Ты за кого меня принимаешь? – возмущенно бросает Соболев и тут же меняется в лице. – Да она поймет, что это не я. Не, так палиться нельзя.
– Конечно, нельзя. Как сын?
– Все в шоколаде. Ночью – тихушник. Правда, вчера был неприятный инцидент. Лежу я значит на диване, смотрю телемагазин, Сашка на мне спит. Вася забирает его, а я смотрю на футболке – жидкий творог.
– Вы что кормите новорожденного творогом?!
– Нет, конечно. Ну не творог на футболке, а… заварной крем. Гороховый суп, ну или горчица.
– Ну или вы с утра прибухнули.
– Да обосрался он на мне, Господи.
– А причем тут все перечисленное?
– Да притом. Я нашел в сортире брошюру по младенцам, а там все про их грязные делишки. Ну и я, конечно, изучил все от а до я. Перечисленная жратва – это так обозначают консистенцию их «подарочков». В общем, обкакал он меня. Ну, правда, я сам виноват, подгузник забыл надеть. Ну не беда, какахи к деньгам.
– Да уж куда больше-то?
– Денег много не бывает. Пойдем.
– Куда?
– Праздновать твой проигрыш.
– Нет, у меня дела. Да, и что тут праздновать? Одни проблемы.
– Ну как это проблемы, вон каким смазливым стал, аж бесишь. «Удочеренная»-то твоя в курсе?
– Что я долбоеб? Думаю догадывается.
– Ой, скажешь тоже. Пойдем все же выпьем одну рюмашку против бляшки.
– Нет, – вполне серьезно произношу я. – Я за рулем, мне загород нужно.
– Ну ты хоть осторожно там.
– Спасибо за заботу.
– Я не про дорогу. Ты ж вроде еще одного бейбика хотел, – чтоб я еще раз с ним нажрался.
– Ну и?
– Февраль и март близко. В общем предохраняйся, – видимо, уловив на моем лице полное непонимание, Соболев продолжил. – Если не хочешь родить скорпиона.
– Обязательно. Василисе привет.
– Ага.
Не знаю в какой момент эгоизм вышел на первый план. Но сейчас, проезжая около уже знакомого леса, здравый смысл мне окончательно помахал рукой. Да хоть несколько дней, а может неделю или даже месяц, но хочется тупо пожить для себя, не думая о том, что будет дальше. Я – определенно сволочь, но такая, которая в глубине души все же надеется на порядочность Берсеньева.
С каким-то особым предвкушением вышел из машины. Снега снова намело столько, что проехать к дому физически невозможно. Настроение в очередной раз скакнуло вниз, стоило только увидеть, ведущие к дому следы от ботинок, явно принадлежащих мужчине. Никитко, блядь, накакал жидко.
Захожу в дом, прислушиваясь к звукам. Свет выключен и, судя по звуку в ванной – Маша там. Первое, что взбесило почти сразу – в гостиной запах не Машиного парфюма. Мужского. Второе – на кухне недопитый вискарь и две чашки, откуда его явно пили.
Ладно, спокойно. Даже если Маша и выпила с ним, нет здесь ничего такого. Праздник все-таки. Обуви мужской нет, диван не расстелен. Не трахалась она с ним тут. Просто не могла. Не такая она. Не такая. Однако, чувство раздражения зашкаливает.
Обвожу взглядом кухню и только сейчас понимаю, что фактически все поверхности завалены пирогами и пирожками. Охренеть. Отрезаю первый попавшийся пирог и сметаю, словно неделю не ел. Вкусный, зараза, как и хозяйка. Тянусь еще за одним, прикрытым полотенцем.