Безобразное поведение
Шрифт:
Я из вредности набрасываю щуплое деревце с корявыми ветвями. Показываю ему:
– Пойдет?
– Просто отлично. Раскрасить не забудьте.
– Одну минуту!
Покопавшись в коробке, я выуживаю оттуда желто-коричневый карандаш. С детства этот цвет не перевариваю. В школе мы с подружками называли его «цветом детской неожиданности». Самое то – для Тисецкого. Склонившись над рисунком, я добросовестно раскрашиваю желто-коричневым ствол и ветви.
– Листья рисовать?
– Листья не нужны. Просто обрисуйте контур кроны и закрасьте.
–
Тисецкий придвигает к себе коробку с карандашами, покопавшись в ней, задумывается. Я не спешу делиться с ним тем лайфхаком, с помощью которого получила зеленый.
– Возьмите вот этот, – наконец говорит Тисецкий и протягивает мне розовый карандаш. Получится цветущая сакура. Цветущие деревья – это красиво, жизнеутверждающе.
Вид у него делается бесхитростный, даже немного наивный. Я решаю проявить милосердие и больше над его рисунком не глумлюсь. Не торопясь, обвожу ветви волнистой линией, закрашиваю. Потом пририсовываю сверху солнце и пару облаков. Получается довольно симпатично.
– Готово. – Я кладу рисунок перед Тисецким. – Довольны?
Он придирчиво оглядывает мою работу так и сяк.
– По-моему, у вас вышло как-то по-детски, – меланхолично сообщает он в итоге. – Психолог решит, что я инфантильный.
– Вы такой и есть! – злобно бурчу я. – Прикинулись жертвой, переложили свою работу на хрупкие женские плечи. Наверное, и посуду дома не моете, на жену скинули все дела по дому и сидите довольный.
– У меня посудомоечная машина. И робот-пылесос, – с гордым видом заявляет Тисецкий. – Перерисовывайте мне дерево.
– Не буду!
– Перерисовывайте, – с нажимом повторяет он. – Я понял, что хочу себе дуб с красной листвой. И коня.
– А я хочу миллион долларов. Если у вас есть – давайте сюда, и тогда будет вам дуб.
Я придвигаю к себе свой рисунок, продолжаю его раскрашивать. Тисецкий некоторое время молчит, но потом снова принимается канючить:
– Не хотите рисовать мне новый рисунок, отдавайте свой.
– Не дождетесь. И вообще, вашей руке уже явно легче – сами ваяйте себе хоть дуб, хоть баобаб.
Я все же пририсовываю своему дереву новую ветку, чтобы замаскировать нестирающуюся коричневую полосу. Немного подумав, добавляю к рисунку солнце и ромашки с васильками. Тисецикй зачем-то мнет бумагу. Я стараюсь на него не смотреть, сосредоточиваюсь на рисунке. В какой-то момент серьезно так увлекаюсь, с головой ухожу в раскрашивание небосклона.
Хлоп! В тот момент, когда я меньше всего это ожидаю, в лоб мне врезается шарик из бумаги. Я в изумлении гляжу на Тисецкого.
– Рисуйте мне дуб! – приказывает он и берет в руки еще один бумажный шар.
– Не буду.
Он бросает бумажный шар в меня. В этот раз тот попадает мне в грудь.
– Вы вообще адекватный? – сухо спрашиваю я.
Тисецкий берет в руки новый ком бумаги:
– Рисуйте мне дуб. И коня.
– Может, вам еще и
В лоб мне врезается новый шарик.
Я вскакиваю.
– Прекратите! Немедленно!
Он демонстративно прицеливается и мечет в меня очередной бумажный шарик. У меня чуть пар из ушей не валит от злости. Я хватаю с пола первую попавшуюся книгу и, задрав ее над головой, угрожаю:
– Сейчас же прекратите меня доставать, или я тресну по вашей тупой башке вот этим фолиантом.
– «Управление гневом», кстати, называется, – меланхолично констатирует Тисецкий. – Вам бы не помешало ознакомиться.
Я бросаю взгляд на обложку. И правда – «Управление гневом».
– Сейчас с этим замечательным изданием ознакомитесь вы, – с нарочитой суровостью сообщаю я. – Если не угомонитесь.
– Ну валяйте, – соглашается он. – Добейте меня, пусть психолог увидит, что вы опасны для общества. Так и представляю: она возвращается, а я тут валяюсь в отключке.
Я отшвыриваю «Управление гневом» и выбираю из кучи книг на полу самую маленькую.
– Раз вы такой хлипкий, я лучше вот этим вас сейчас приложу. – Я невольно изучаю обложку. – «Женская логика» называется.
– О, давайте, – Тисецкий оживляется, – будет довольно символично. Если не возражаете, я все это даже на телефон сниму. Для истории. Ну, и чтобы психолог заодно смогла полюбоваться.
Он включает на мобильнике камеру, направляет на меня. Я сразу подбираюсь. Мне вот только компромата для полного счастья не хватало.
– Хорошая, должно быть, книга, – спокойным голосом говорю я. – Полезная.
Аккуратно сложив «Женскую логику» на стол, я с гордым видом возвращаюсь в кресло, докрашиваю рисунок.
В кабинет вплывает психолог.
– Извините, что так долго. Фотограф немного увлекся, сказал, что у него давненько такой сочной фактуры не было. – Психолог смущенно хихикает.
Тисецкий тут же убирает мобильник, а я пересаживаюсь к нему на диван, освобождая кресло для психолога.
– Так-так, ну давайте сюда свои работы, – просит психолог, плюхаясь на свое место. – Крайне любопытно взглянуть, что у вас получилось.
Я первая протягиваю ей свое чудо-дерево. Руки чуть дрожат от волнения, сердце колотится часто-часто. Честное слово, я уже лет сто так не волновалась.
Психолог внимательно оглядывает мой рисунок и, поджав губы, качает головой.
– Проблемы, конечно, видны невооруженным глазом, – сообщает она с мрачной интонацией.
– Какие проблемы? – Я судорожно сглатываю.
– Дерево же олицетворяет вас, – с умным видом заявляет психолог. – А вы, вон, какой толстый ствол нарисовали. Не ствол, а прямо башня какая-то. Вам гибкости не хватает, легкости. Ветер дунет – вы сломаетесь. А все из-за того, что хотите казаться сильной. И листья у вас странные, похожи на лопухи. Вы за ними солнца не видите. Ваш рисунок демонстрирует, что вы пытаетесь закрыться от потенциальных опасностей, а в итоге как в подвале: ни радости, ни веселья.