Безоружные

Мари Явь

– Да какого чёрта ты меня так называешь?

– Потому что, если нам позволят остаться здесь, всё изменится. Между нами. Тебе уготовано место одесную главы, а я в лучшем случае стану уборщицей, - бормотала я. – Так что мы не можем заниматься такими вещами здесь хотя бы потому, что меня точно казнят, если мы что-нибудь запачкаем или поцарапаем.

По шкале от одного до десяти, где в самом низу была моя тюремная камера, а десятке соответствовали люксовые апартаменты, предоставленные Вёрджилом, этот дворец заслуживал двадцать баллов.

– А ты хочешь

делать это грязно и громко? – уточнил мужчина.

– Я совсем не то…

– Именно то. Снова хочешь поиграть?

– Это не игра! Так и есть: ты станешь здесь главным. Не знаю, что задумал старик Грегори, но он не отдаст клан Арчи. Ты что, не слушал его?

– Я слушал. Скажу больше, я с ним говорил дольше твоего. И не помню, чтобы в этом разговоре было хоть слово о твоём подчинении мне. Он, конечно, чокнутый, но не настолько, чтобы вообразить что-то подобное. – Он запустил пальцы под путы на моей спине, и верёвки впились в кожу, приподнимая грудь, заставляя меня выгнуться.
– Это твоя очередная эротическая фантазия, Кэс? Тебе понравилось подчиняться, но верёвок уже недостаточно? Прошел день, а ты уже хочешь примерить роль служанки и называть меня господином?

Когда он говорил это, мне действительно хотелось. Так действовал его голос, тут ничего не поделаешь. Используя этот тон, он мог бы выставить соблазнительным любой грех. Думаю, Мур достиг высшей точки развития в тот момент. Он научился управлять своим хозяином.

Я встряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения.

– Даже если он сумасшедший, это не оправдывает меня. Если я дала тебе имя, то уж он тем более имеет право считать тебя кем угодно. Даже своим погибшим сыном, раз ему от этого легче… А меня он может считать террористкой, которая всё это время удерживала тебя в заложниках.

Сочтя, что ролевая игра просто сменила направление, Мур протянул:

– Быть твоим заложником – так чертовски сексуально. Я возбуждаюсь каждый раз от мысли, что принадлежу тебе.
– Я не стала напоминать, что в профессиональной среде это называется импринтингом, а у обычных людей - стокгольмским синдромом. – Я твой раб, и я нуждаюсь в тебе больше, чем ты во мне. Я живу только одной целью – как бы получше тебе услужить. Ты - суть всей моей жизни, от начала и до конца.

Надеюсь, в этой комнате нет прослушки. И дело тут не в безопасности, а в эгоизме: я хотела, чтобы это признание принадлежало только мне. Только я должна знать, как звучит его голос, когда Мур, возбуждённый до предела, говорит такие безумные вещи. По-настоящему потрясающие вещи, которые бы я не произнесла, даже если бы выкурила ту сигарету полностью.

– Но дело в том, - добавил он, вставая, чтобы отнести меня в ванную, - что тебе не нужен раб. Это было очевидно ещё в тот раз, когда ты впервые посмотрела на меня. В твоих глазах был страх, беззащитность, мольба о помощи и под этим всем - восторг. Это ты хотела принадлежать мне. Хотела, чтобы я забрал тебя для себя. Чтобы назвал своей. Это ты запечатлелась со мной.

Да, и у меня стопроцентно сработает программа самоликвидации, если он исчезнет.

– Ты, в самом деле, читаешь мысли, - пробормотала я, и это был не вопрос.

– Конечно, иначе как бы я понял, что тебя возбуждают отделанные кафелем помещения, - ответил он, ставя меня на пол. Будь я трезва, приняла бы это за шутку. Тогда? Он казался мне богом. – Вот так. Нравится? Можешь вести себя как угодно дико здесь. Можешь ударить меня, а можешь трахнуть. Можешь оседлать меня, а можешь пустить мне кровь за то, что я тебя подвёл.

Здесь было слишком много зеркал, милых столиков и дорогущей сантехники для всего этого.

– Холодно.

– Сейчас будет жарко, подожди.

Вопреки обещанию он вышел из ванной. Чтобы показаться в дверном проёме уже через мгновение с курткой в руке. Он достал из неё припрятанный нож, тот самый, и я подумала, что мужчина с оружием в руках должен вызывать чувства обратные сексуальному возбуждению. От него положено прятаться, а не жадно притягивать к себе. В иной ситуации его бы умоляли об отсрочке, а не о том, чтобы он поспешил.

– Вот с чем ты любишь развлекаться, да? – Мур приблизился вплотную. – Девочка-Кэс была с оружием на «ты» ещё в те времена, когда я не мог осознавать, насколько опасные игры она ведёт. И с каким неподходящим партнёром. Можно теперь я поиграю с тобой?

Устав повторять, что это не игра, никогда ею не была, ни тогда, ни, тем более, сейчас, я потянулась к нему вместо ответа, прижалась к его губам, впуская его проколотый язык в свой рот.

Чёртовы наркотики! И я не только курево имею в виду. Должен был пройти всего день в разлуке, чтобы я поняла, как на меня влияет этот мужчина. Полная потеря самоконтроля. Подавляющая волю зависимость. Ненасытность. Рабство. Мне хотелось опуститься перед ним на колени, пригнуть голову к полу, выпрашивая проникновение, движение, как в тот самый раз, и если он заявляет, что нуждается во мне сильнее, то я не представляю, что он чувствует сейчас.

Поэтому прикосновение лезвия к шее было такой неожиданностью. Я замерла и задержала дыхание, думая о том, что нож вообще не создан для удовольствия… как и верёвка, но в его руках даже опасные вещи приобретали новые неожиданные свойства. Свойства заставлять меня дрожать не от страха и кричать не от боли.

Лезвие скользнуло на плечо, под путы, разрезая. На их месте остался красный след под цвет верёвки, и Мур медленно провёл по нему языком. Зудящая боль, а следом нежное, влажное тепло.

О, это что-то новое.

На мне много верёвок. Никогда бы не подумала, что буду этому рада.

– Ты опять смотришь на меня так. Умоляешь освободить тебя. – Мур едва осязаемо водил лезвием между грудей, трогал соски и тут же прикасался губами. Острый, холодный металл и следом горячие поцелуи. – Люблю освобождать тебя.

А я его – похищать. Ведь прямо здесь и сейчас я делала это снова: присваивала его под носом его настоящего владельца. И Мур встал на колени, давая мне это полностью прочувствовать.