Безотцовщина
Шрифт:
Завидев Кузьму и Володьку, он помахал им рукой:
— Привет колхозным трудягам!
«Ну и задавало! — подумал Володька, вглядываясь в бледное, но улыбающееся лицо Кольки. — Сам еле на коне сидит, а делает вид, что ему все нипочем».
Подъехав к избе, Колька спрыгнул с коня, небрежно поддал ему сапогом под зад:
— Иди подкрепись.
— Где остальные? Сзади? — спросил Кузьма.
Колька не спеша сощелкал пальцем комки грязи со своей полосатой рубашки, причесал мокрые волосы.
— Дорожка,
Володька решил поддержать авторитет Кузьмы:
— Кузьма Васильевич новую трассу проложил…
— Ладно, не в трассе дело, — нетерпеливо оборвал Кузьма. — Почему долго не ехали? Ждете, когда дождь грянет?
— Экий ты быстрый… У нас актив два дня носа не показывал, а ты захотел…
— У вас и без актива делать нечего, — опять вмешплся Володька. Его до глубины души возмущал тот снисходительный, небрежный тон, каким Колька разговаривал с Кузьмой.
— Твоя забота, знаешь, — поел и на бок.
Володька не удостоил Кольку ответом. Что ему расписывать себя! Пускай Кузьма скажет.
Но Кузьма — странное дело — промолчал.
— Грабли одни, двое пезете? — спросил он у Кольки.
— Завтра те и другие будут.
— Завтра? — Кузьма, закусив губу, попытался разогнуться.
— А тебя здорово, друг, скрутило. Чирьи?
Кузьма недобрым взглядом уставился на Кольку:
— Я говорю, почему завтра, а не сегодня?
Колька деланно усмехнулся, но марку выдержал:
— Чудак человек. Сено-то огородить надо? И потомсмотри, как парит. Умные люди говорят, к дождю.
— Так, — сказал Кузьма. — Дождичка ждете? А на Шопотках навоз разводить будем? Ну вот что, передан Никите: ежели он завтра — слышишь? — ежели он завтра утром ке пригонит грабли, я из него душу вытряхну. Так и скажи.
— Скажу. — Колька, еще не веря своим ушам, пролепетал: — Так мне, значит, на сто восемьдесят?
— А чего тебе здесь делать? Нам грабли нужны!
Через минуту Колька уже сидел на коне. К нему снова вернулась прежняя уверенность. Глядя сверху на согнувшегося Кузьму, он спросил тоном начальника:
— Сводка готова?
— Какая сводка, завтра бригадир приедет.
Колька нахмурил брови:
— Не одобряю. Нынче насчет дисциплинки, знаешь?
Кузьма поморщился:
— Езжай. Да лучше рекой — мы рекой ехали.
— Нет, ты серьезно? — Колька даже привстал от удивления. — А что? Это подходяще.
Уже спускаясь к Черемшанке, он оглянулся, крикнул:
— Володька, там бабы по тебе убиваются. Говорят, заели комары бедного. Что сказывать? — Колька громко рассмеялся и въехал в кусты.
— Паскудный растет парнишка, — сказал Кузьма.
В другой бы раз эти слова несказанно обрадовали Володьку, но сейчас он не придал им никакого значения.
Страшное подозрение закралось ему в душу. Как же так?
Он работал,
Докажи, что ты не верблюд, и почему Кузьме было не сказать Кольке: так и так, мол, Владимир выручает. А то как воды в рот набрал. Нет, это неспроста. Ты ишачь, а трудодни дяде. Ловко придумано. Многовато заработаешь, Кузьма Васильевич. Нет, поищи другого. Мы тоже не лаптем щи хлебаем.
И остаток дня Володька работал спустя рукава. Стали лошади — пусть стоят. Захотелось выкупаться — пошел выкупался.
Пуха с явным неудовольствием посматривала на него.
«Ох, Володька, — казалось, говорил ее взгляд, — смотри, Кузьма узнает…»
— Да пошла ты к дьяволу! — взрывался Володька. — Шкуреха продажная! Прикормили кашей.
Вечером он пришел к избе угрюмый, подавленный, избегая встречаться глазами с Кузьмой.
— Что невесел? — спросил Кузьма.
— Голова болит.
— Плохо дело, не хватало еще, чтобы ты раскис. Пей чай да ложись может, за ночь и отлежишься.
Нет, за ночь Володька не отлежался. Утром вышел из избы сгорбившись, болезненно морщась от яркого света и шумно дыша — что-что, а разыгрывать сироту Володька умел как следует.
— Не полегчало? — с беспокойством спросил Кузьма.
Володька покачал головой.
Пополоскали кишки чаем. Солнце калило вовсю — только по краям, над кромкой леса, кое-где клубились легкие бурачки.
— А погодка-то разгулялась, — сказал Кузьма, — Вот наказанье. Приедут с Грибова, а мы оба на больничном.
Да не приедут, дурак ты эдакий, — хотелось крикнуть Володьке. Завтра ильин день-все к вечеру укатят. Специально тянут, чтобы поближе домой ехать. Он, Володька, например, еще вчера догадался, когда Колька начал дипломатию разводить. «Сено огораживать надо…» А от кого? Скот-то сейчас не на отгуле. Нельзя подождать? Тото и оно. Как ильин день, так людей на цепях не удержишь на сенокосе. Но с конюха спрос маленький, мысленно махнул рукой Володька. Чего он будет просвещать его? Грамотный. Должен понимать.
Меж тем Кузьма поднялся на ноги:
— Пойду. Может, сколько покошу. А то скоро нагрянут — задел у нас небольшой.
И он, согнув обвязанную полотенцем шею, пуще обычного припадая на раненую ногу, заковылял к лошадям, связанным на колу за избой. Чтобы отвязать веревку, он опускался на колени, потом медленно, точно поднимая стопудовую тяжесть, выпрямлялся. Снять веревки с лошадей ему все-таки не удалось, и они, извиваясь, ослепительно вспыхивая на солнце, поволоклись сзади лошадей.
Долго ни единого звука не было слышно в той стороне, куда ушел с лошадьми Кузьма. Но вот утреннюю тишину, как строчка пулемета, разорвал стрекот косилки.