Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
– Только не тот денек! Конечно помню и едва ли когда-нибудь забуду.
– Само собой, виноват был я. Это я тебя подначил.
– Да, я всегда была готова принять вызов.
– А теперь?
– В смысле?
Уолли стряхнул пепел с сигареты.
– Ну, допустим, я предложу тебе подойти к тому столику, глянуть жениху в глаза и сказать: «Хватит сверлить мне затылок взглядом! Я вправе поужинать с другом детства!» Решишься?
– А он сверлит? – поежилась Джилл.
– Еще как! Сама разве не чувствуешь? – Уолли задумчиво втянул дым. – На твоем месте я бы пресек это в зародыше.
Джилл неловко поерзала. Вспыльчивый нрав ее не выносил такого тона, враждебного, с едва завуалированным презрением. Дерек был неприкосновенен, и малейшая критика переступала невидимую грань. Казалось, Уолли из друга и приятного собеседника вновь превратился в противного мальчишку из давних лет. Опасный блеск в глазах девушки должен был его предостеречь, но он продолжил:
– Не такой уж он и свет в окошке, этот твой Дерек! Да и как ему быть при такой-то матери, если наследственность не выдумка.
– Пожалуйста, не надо так о Дереке! – холодно бросила Джилл.
– Я только хотел сказать…
– Неважно. Мне это не нравится.
Уолли медленно залился краской. Он ничего не ответил, и молчание легло между ними, словно тень. Джилл уныло прихлебывала кофе, уже сожалея о своей вспышке и брошенных словах.
Впрочем, не столько сами слова разорвали ту хрупкую паутинку дружбы, что едва начала сплетаться, сколько их надменный тон. Так принцесса могла отчитывать подданного, и Джилл понимала, что даже пощечина не оскорбила бы так собеседника. Неунывающая натура позволяет некоторым мужчинам переносить без потерь самые обидные щелчки, но Уолли, как подсказывала интуиция, к их числу не принадлежал.
Был лишь один способ поправить дело. В столкновениях темпераментов, этих бурях средь ясного неба, иногда удается отыграть назад, если не упустить подходящий момент и быстро заговорить на общие темы. От слов разверзаются бездны, и только слова наводят мосты.
Однако ни Джилл, ни ее спутник не нашли нужной темы, и угрюмое молчание затянулось. Когда Уолли наконец заговорил, то уже ровным тоном вежливого незнакомца:
– Твои друзья ушли.
Так попутчики в поездах осведомлялись, закрыть или открыть окно. Этот бесстрастный голос убил все сожаления и вновь распалил гнев. Джилл всегда принимала вызов и ответила столь же холодно-любезно и отчужденно:
– В самом деле? Давно?
– Минуту назад. – Свет в обеденном зале на миг погас, предупреждая, что близится час закрытия. В короткой темноте оба поднялись, и Уолли нацарапал свое имя на счете, который подсунул официант. – Пора и нам двигаться?
Они молча пересекли зал вместе с другими посетителями ресторана. На широкой лестнице в вестибюль стоял гул голосов. Снова вспыхнул свет.
У гардероба Уолли задержался.
– Я вижу, тебя ждет Андерхилл, – заметил он. – Должно быть, хочет отвезти домой. Ну что, прощаемся? Я живу здесь, в отеле.
Джилл оглянулась: наверху лестницы и правда стоял Дерек. Он был один. Леди Андерхилл, видимо, поднялась к себе в номер на лифте.
Уолли протянул руку. Лицо его было непроницаемо, взгляд ускользал.
– До свидания!
–
Она испытывала странную неловкость. Враждебность утихла, хотелось как-то загладить размолвку – ведь они столь многое испытали сегодня вместе, и опасность, и радость. Джилл ощутила внезапное раскаяние.
– Ты ведь зайдешь в гости? – робко начала она. – Я уверена, дядя будет рад снова встретиться.
– Очень любезно с твоей стороны, – ответил Уолли, – но, боюсь, я на днях возвращаюсь в Америку.
Уязвленное самолюбие, этот союзник дьявола, тут же вернуло свою власть над Джилл.
– Вот как? Мне очень жаль, – безразлично бросила она. – Что ж, тогда прощай!
– Прощай.
– Приятного путешествия!
– Спасибо.
Он завернул в гардероб, а Джилл поднялась по ступенькам к Дереку. Рассерженная и подавленная, она остро осознавала тщету всего сущего. Люди возникают друг у друга в жизни и вновь исчезают – какой в этом смысл?
Сверлящий взгляд Дерека нисколько не смягчился. Брови грозно хмурились, и приветливой улыбки Джилл не дождалась. В отличие от нее, на долю жениха в этот вечер не выпало приятных минут. Оглядываясь на свою жизнь, как правило, баловавшую его, Дерек не мог припомнить другого дня, когда все шло настолько вкривь и вкось.
Началось с тумана, а тумана он терпеть не мог. Затем встреча с матерью на вокзале Чаринг-Кросс и разговор, которого одного хватило бы с лихвой, чтобы испортить настроение. Неприятности сыпались как из ведра: неловкий эпизод у Фредди в Олбани, до сих пор заставлявший морщиться, обед в зловещей тишине, отчаянная скука в театре, пожар и унизительное бегство в одержимой паникой толпе. А теперь еще и собственная невеста ужинает в «Савое» с каким-то совершенно незнакомым субъектом!
События переполнили чашу, и Дерек был близок к ярости. Происхождение и богатство этого баловня судьбы не подготовили его к подобной череде катастроф. Встретив Джилл ледяным молчанием, он повел ее к ожидавшему такси и, лишь когда машина тронулась, выплеснул негодование в словах.
– Ну, – выдавил он, с усилием сдерживая рвущееся из груди бешенство, – не будешь ли ты столь добра объясниться?
Джилл откинулась на подушки сиденья. Хотелось прикоснуться к Дереку и ощутить знакомый трепет, такой радостный и в то же время пугающий. Еще никто не действовал на нее так. Она чуть придвинулась и нашла его руку, но та холодно отстранилась. У Джилл болезненно сжалось сердце, как будто ее грубо осадили на людях.
– Дерек, милый! – Губы у нее дрожали. Дерек Андерхилл считал полезным ставить окружающих на место, и эту сторону его характера доводилось наблюдать многим, но не Джилл. Для нее он неизменно оставался безупречным галантным рыцарем. Может быть, чуточку слишком безупречным и галантным, но она была так влюблена, что не замечала этого. – Пожалуйста, не злись!
Наш язык богаче многих, но почему-то в моменты, когда слова особенно важны, мы часто выбираем неверные. Дерека глубоко покоробило столь легкомысленное определение его олимпийского гнева. Все равно что спросить у Прометея, которому терзают печень, не больно ли ему.