Безрассудство
Шрифт:
— Бакстер законченный негодяй. Он ненавидит меня и попытается использовать тебя, чтобы отомстить мне. Ты слышала, он собирается быть твоим Ланселотом, а мне отведена роль Артура.
В глазах Фебы мгновенно вспыхнул гнев.
— Я не Джиневра, милорд. И не собираюсь предавать вас с кем бы то ни было, что бы ни случилось. — Выражение ее лица несколько смягчилось. — Поверь мне, Габриэль.
— Я всегда считал, что такие хрупкие вещи, как доверие, лучше не подвергать испытанию. Ты не посмеешь и близко подходить к Бакстеру. Ты не будешь танцевать с
Он не мог разглядеть выражение ее глаз за опущенными ресницами.
— Примерно то же самое приказывали мне мои родные относительно тебя, Габриэль.
— А ты их не послушала. — Он насмешливо приподнял брови. — Я это прекрасно знаю. Но меня ты послушаешься. Потому что ты моя жена.
— Я твоя жена, но хочу, чтобы ты обращался со мной как с равной. Спроси у кого угодно: я не выношу, когда мне начинают приказывать.
— Тебе придется подчиниться моим приказам, Феба. И горе тебе, если ты ослушаешься!
Он дурно обошелся с ней.
Габриэль отослал слугу и снова и снова мысленно повторял весь разговор, который произошел между ним и Фебой. Он наполнил бокал бренди и принялся расхаживать взад и вперед по своей спальне.
Он дурно обошелся с ней, но как он мог еще поступить? В ее глазах уже появилась неуверенность. Бакстер успел посеять сомнение в ее душе.
Габриэль знал, что нужно любой ценой оградить Фебу от Бакстера. Он просто обязан был запретить любое общение с человеком, которого она еще недавно считала своим верным Ланселотом.
К несчастью, Феба терпеть не может приказаний.
Вдруг Габриэль ощутил яростное, непереносимое желание овладеть ею. Отчаянное желание погрузиться в глубины ее податливого тела буквально опалило его. Когда она отдавалась ему в постели, он чувствовал полную уверенность в ней. В миг, когда он проникал в жар ее лона, Феба принадлежала только ему.
Габриэль остановился и поставил бокал бренди на столик. Затем подошел к двери в соседнюю спальню и распахнул ее.
Комната Фебы была погружена во мрак. Он подошел к кровати и нахмурился, заметив, как тревожно мечется во сне его жена. Феба спала, но с губ ее вырывались тихие жалобные вскрики. Он словно почувствовал ее страх и понял, что она вновь во власти кошмара.
— Феба, проснись. — Присев на край кровати, Габриэль обхватил ее за плечи и легонько встряхнул. — Открой глаза, дорогая моя. Тебе опять что-то приснилось?
Ресницы Фебы дрогнули. Она проснулась, словно от толчка, и приподнялась на локтях. На миг глаза ее дико раскрылись, но затем она постепенно разглядела мужа.
— Габриэль?
— Тебе не о чем беспокоиться, дорогая. Я с тобой. Тебе приснился дурной сон?
— Да. — Она покачала головой, словно пытаясь отогнать кошмар. — Тот же самый, что снился мне в «Дьявольском тумане», после того как я выбралась из подземелья. Я была в темноте, и двое мужчин протягивали ко мне руки. Они оба обещали спасти меня, но один из них, несомненно,
— Это только сон, Феба. — Габриэль обнял ее.
— Знаю…
— Ты забудешь о нем. Я помогу тебе, как и в прошлый раз. — Он опустил ее на подушки и встал.
Феба покорно следила, как он расстегивает халат, небрежно бросает его на пол. Несколько отрешенно она смотрела на его мускулистое тело, поднявшуюся от желания мужскую плоть, но не возразила, когда он, откинув одеяло, скользнул к ней в постель.
— Иди ко мне, моя дорогая. — Габриэль протянул к ней руки, стремясь пробудить в ней желание, которое всегда мгновенно вспыхивало в них обоих. Ему было необходимо убедиться в эту ночь, что она по-прежнему готова ответить на его ласки.
Габриэль испытал глубочайшее облегчение, когда руки Фебы медленно обняли его. Он коснулся губами мягкого бугорка ее груди, заставляя себя не торопиться, желая пробудить в ней то же чувственное пламя, что бушевало в нем.
Но он не владел собой. Отчаянная жажда обладать ею победила все доводы разума Габриэля, воля отступила под натиском взорвавшегося изнутри желания. Он должен убедиться, что она по-прежнему принадлежит ему.
— Я не в силах ждать, Феба.
— Я знаю. Я готова.
Он пылал. Кровь клокотала в его жилах, когда он раздвинул ноги Фебы и лег между ее шелковых бедер. Он помог себе рукой, с хриплым, невнятным восклицанием приподнялся и вошел в нее.
Феба втянула воздух, ее тело плотнее прижалось к нему. Габриэль увидел, что она крепко зажмурила глаза. Он хотел, чтобы она посмотрела на него, но не находил слов попросить ее об этом, а времени искать слова не было. Неистовое желание по-прежнему бушевало в нем.
Он начал двигаться быстро, снова и снова погружаясь в ее тайное глубокое тепло. Она принимала его в себя, тесно обволакивая, словно делая частью самой себя. Он прикоснулся рукой к маленькому чувствительному бутону нежной женской плоти.
— Габриэль!
Едва услышав ее всхлип, он полетел, точно с обрыва. Все мускулы напряглись в завершающем движении. Он изогнул спину, заскрипел зубами и излился, излился в ее недра бесконечным неудержимым потоком.
Она приняла все, что он отдавал ей, крепко прижимая к себе его содрогающееся тело. Он почувствовал легкую конвульсивную дрожь ее тела и на миг потерял сознание.
А потом долго лежал рядом с уснувшей Фебой, вглядываясь в предутренние тени и ломая голову, как уберечь жену от Бакстера.
На следующее утро ровно в одиннадцать часов Феба вошла в особняк своих родителей. Она хорошо знала привычки отца и была уверена, что застанет его за работой над каким-нибудь сложным математическим прибором.
И не ошиблась: войдя в кабинет, Феба отвлекла внимание отца от какой-то большой механической штуковины, состоявшей из колес, шестеренок и противовесов.
— Доброе утро, папа. — Феба поспешно развязывала тесемки своей шляпки. — Как поживает механическая счетная машина?