Безудержная страсть
Шрифт:
– Черт! Черт! Черт! – Послышался разъяренный голос Джефа с другой стороны комнаты.
Оглянувшись, Шеннон увидела, как напарник выбрасывает из сейфа какие-то толстые тетради, конверты и прочие бумаги.
– Их здесь нет! Здесь нет бриллиантов! – Взбешенно проговорил парень. – Должно быть, этот сукин сын вывез их ещё до того, как мы пришли! Черт!
Похолодев внутри, Шеннон перевела взгляд на разбросанные листы.
– А что это за бумаги?
– Какие-то векселя, документы… – Заглянув в один из конвертов, ответил блондин. – Но какой нам от них прок?
Значит все впустую? Значит, все это было зря. И она убила человека из-за какой-то ненужной кучи бумаг?
Горестно прикрыв глаза, Шеннон вновь и вновь представляла перед глазами ту картину, когда она ударяет Мануэля по голове. Господи Боже, зачем она это
– Пошли. – Взяв ее под локоть, Джеф первый выглянул за дверь. – Нужно скорее выбираться отсюда.
– А как же он? – Оглянувшись в сторону распростертого на полу тела, тихо спросила она.
– Да забудь ты о нем. С каких это пор ты начала жалеть олигархов? С тех пор, как раздвинула одному из них ноги?
Ее словно опалили изнутри.
– Какой же ты идиот! – Яростно прошипела она, желая как можно скорее остаться в одиночестве. Но все же лежащий посреди комнаты мужчина никак не выходил из ее головы. – А что, если он все же жив?
– Значит, прислуга ему и поможет. Будь уверена, за ним есть кому присмотреть, а вот, что будет с нами, если мы попадемся?
Сглотнув, Шеннон наконец-то сдалась.
Действительно, Мануэль никогда не останется один, а вот ее в тюрьме будут жрать крысы и всем ровным счетом будет попросту на это плевать. Поэтому, чтобы избежать дальнейшей расправы, молодые люди поспешно выбежали в коридор, бесшумно спустились в холл первого этажа и тайком выбрались на улицу.
– Я оставил машину недалеко от ворот. – Шепнул ей на ухо напарник.
Кивнув в знак того, что услышала, девушка поплотнее прижала к себе черную шелковую простынь. Конечно, бегать так по улице ей вовсе не хотелось, но на переодевания у нее времени тоже не было.
Центральная дорога к воротом была освещена, но так же находилась и под видеонаблюдением. Поэтому, держась лишь темных мест, они наконец-то подобрались к невысокой железной ограде.
Джеф первым преодолел барьер. Спрыгнув прямо напротив черного автомобиля, он поспешно подбежал к нему и завел мотор. Заметив, что Шеннон по-прежнему сидит на пике ограды, запутавшись в складках своей простыни, парень поспешил к ней на выручку.
– Давай помогу. – Предложил он и помог ей спуститься на землю.
Подбежав к машине, Джеф открыл для нее переднюю дверцу и, ещё раз осмотрев ее с головы до ног, решительно приказал:
– Кидай всю одежду на заднее сидение. Потом переоденешься.
Послушно кивнув, Шеннон закинула вещи назад, как вдруг заметила, что по-прежнему сжимает в своей ладони ту злосчастную золотую балерину. Брезгливо откинув ее от себя, она отошла от статуэтки на пару шагов.
– Ты что делаешь? – Заметив этот поступок, вмешался Джеф. – Деньги нам сейчас нужны, как никогда, а эта вещица, между прочим, очень дорогая. Возьмем ее с собой.
– Нет. – Резко запротестовала напарница. – Я не могу.
– Зато я могу. – Прекратив бессмысленный спор, решительно проговорил блондин и поднял с земли балерину.
Сев в машину, Джеф дождался, пока Шеннон устроится рядом, и со всей силы надавил на педаль газа, оставляя роскошный особняк далеко позади.
По дороге никто из них не проронил ни слова. Джеф уже стал размышлять над новой операцией. А в голове Шеннон мысли кружились спутанным роем. Она думала обо всем сразу: о том, что так и не разбогатела. О том, что столько усилий было возложено впустую, о своем первом поцелуе, о том как впервые переспала с мужчиной, которого сама же и убила.
Видит Бог, ей есть за что не любить толстосумов, но такого она не хотела. Не хотела брать такой грех на душу…
« – Прости…» – Вдруг вспомнились ей ранние слова Мануэля.
– И ты прости. – Тихо прошептала она в темноту.
Яркие лучи просыпающегося солнца лениво растянулись вдоль бескрайней глади Неаполитанского залива. Стоя босиком на мокром песке, девушка с легкой грустью в глазах встречала рассвет.
В своей жизни она привыкла к горю и одиночеству. Привыкла быть никем в глазах большинства людей, чей доход мог сравниться хотя бы со средним достатком. Вот и сейчас она, словно невидимка, стола на краю песчаного побережья полная грусти, разочарования и глубокого отчуждения от всего мира. Зачем он ей? Она в нем лишняя. Ведь если с ней что-то и случится, никому не будет до этого дела. Совершенно никому. Так уж сложилась ее судьба. Судьба беспризорной девчонки, чью беременную мать выгнал
Шеннон усмехнулась и не спеша побрела вдоль пустынного пляжа.
Ее лютая неприязнь к толстосумам началась именно с Леонардо Пасквитти – ее биологического отца.
Когда ее молодая мать – София Медичи забеременела от своего хозяина, она в панике рассказала ему об этом, надеясь получить хоть какую-то помощь. Но вместо ожидаемой поддержки он всего лишь вышвырнул ее на улицу, ни дав с собой ни единой лиры. Узнав о ее позоре, близкие родственники тоже отвернулись от нее. Лишь пожилая мать втайне от всех отдала небольшую сумму денег своей непутевой дочери, на которые она и эмигрировала в Северную Америку, надеясь найти за океаном хоть каплю справедливости. Но как оказалась, жизнь в Соединенных Штатах была отнюдь не столь беззаботной, как о ней рассказывали дома. С трудоустройством ничего не получалось. Да и кто бы взял на работу итальяноговорящую женщину на шестом месяце беременности? На счастье, ее мать приютила у себя одна пожилая женщина-американка Шеннон Корвел, в честь которой и было названо ее имя. Именно так маленькой Шеннон удалось родиться на сухих и чистых простынях в тепле просторной чикагской квартиры. Выделив своей гостье небольшую свободную комнату, пожилая мисс Корвел была не против хоть какого-то общения и с радостью нянчилась с ребенком. Оправившись от родов ее мать начала прислуживать в квартире пожилой старушки. Они ладили друг с другом, хоть и разговаривали на двух совершенно разных языках. До шести лет жизнь Шеннон можно было назвать беззаботной. Она с легкостью выучила два языка и вместо переводчика переводила двум женщинам их вечные стычки, либо задушевные беседы. Мать научила ее писать и читать по-итальянски. Мисс Корвел же сделала тоже самое и с другой стороны. Отлично подготовленная в начальных знаниях, Шеннон собиралась поступить в школу. Но ее мечте так и не суждено было осуществиться. За три месяца до начала занятий мисс Корвел умерла.
Именно с того момента безмятежное детство Шеннон закончилось.
Им пришлось выехать из трехкомнатной квартиры и искать жилья в другом, более дешевом месте. Денег категорически не хватало. Вынужденная работать на трех работах, София часто уходила ранним утром и приходила лишь через два дня. Часто оставляемая на попечение самой себе маленькая Шеннон с детства привыкла быть самостоятельной.
И вот, с трудом накопив небольшую сумму денег, ее мать вновь попыталась отдать дочь в школу, но тут возникли новые проблемы, о которых она раньше и не задумывалась. У Шеннон не было абсолютно никаких документов. Расстроенная и подавленная София вновь и вновь пыталась выпросить у властей дать ее ребенку права, но каждый раз задуманное дело оборачивалось полным крахом. Видя расстройства матери, Шеннон перестала тянуться к книгам и знаниям. Вместо этого она заявила о том, что тоже хочет найти себе работу. Отчитав дочь за такие мысли, София вновь ушла на два дня, а когда вернулась, ее лицо невозможно было узнать. Многочисленные ссадины и синяки заполонили все тело. В панике семилетний ребенок выбежал на улицу, прося посторонних прохожих о помощи. Казалось, никто не обращал на нее внимания. Но вот несколько сострадальцев все же откликнулись на жалобные крики маленькой девочки и вызвали врачей. Приехавшая к дому скорая помощь забрала бесчувственное тело Софии в больницу. А через два часа в дверь их крохотной квартирки постучали незнакомые люди и, не говоря ни слова, забрали Шеннон с собой.
Так она оказалась в детском доме.
По чистой случайности Шеннон удалось взять с собой старую тетрадь матери – ее дневник, из которого она и узнала все свое прошлое. Ни разговаривая ни с кем в течение полугода девочка лишь молча кивала в знак согласия того или иного вопроса. Узнав от соседей лишь имя ребенка, комитет детского дома решил выписать ей документы удостоверяющие, что она Шеннон Пэкстоун.
Отныне юная Шеннон Пэкстоун больше не вспоминала свою прошлую жизнь. Постепенно привыкнув к грязному белью и ужасно твердой постели, она с легкостью осваивала новые навыки. Навыки лжи, притворства и прочих хулиганских привычек, царивших в ее новом доме. Она никогда не забудет те суровые дни, наполнившие ее новую жизнь инстинктом самосохранения. Дни, благодаря которым она смело вошла во взрослую среду обитания, покинув в восемнадцать лет ненавистный приют.