Безумием мнимым безумие мира обличившие
Шрифт:
Монахине Амфилохии в первые годы ее жизни в монастыре Пелагия Андреевна сказала: «Теперь-то живете хорошо, а как тут понесут да понесут покойников». Слова прозорливой вскоре стали исполняться. До м. Амфилохии весть за вестью стали доходить о смерти дорогих, близких ей лиц. В продолжение полугола она похоронила пять близких родных, смерть которых причинила ей много горя.
Одна послушница очень скучала: сердце чувствовало, что на родине у нее творится что-то неладное. На ум приходило ей: жив ли отец, здоров ли, благополучен ли? Она увидела в монастыре Пелагию Андреевну, которая, подойдя к скорбящей, сказала ей: «Я видела во сне, что помер твой отец, провожают с попом и с пением, и со свечами». Полученное письмо подтвердило слова юродивой. Другой послушнице Пелагия Андреевна раз говорила: «Я видела во сне, что келья, не моя, тесна очень, да и обои-то худы»; ту послушницу скоро вывели в тесную келью.
ТОМСКАЯ
Есть люди всеми осмеянные, всеми презираемые, которыми гнушается подчас и самый потерянный человек. Бездомные, нищие, убогие на вид, томимые голодом и жаждою, скитаются они среди жестокосердных и довольных собою людей. Холод, голод, вечные насмешки, презрение и полное одиночество — вот удел этих людей. Мир считает их безумными, глупыми, жалкими людьми, не имеющими ни разума, ни стыда. И только простая душа верующих из народа, с сожалением относясь к ним, называет их блаженненькими, Божьими человеками, да редкое-редкое нежное и благородное сердце почувствует в них величие духа и неземную красоту их души. Таковы эти люди… Это — Христа ради юродивые. В порыве горячей и беспредельной любви к своему Спасителю и Господу Иисусу эти люди бросают все: и славу, и богатство, и счастье мира, и, бросив все, всецело отдаются делу спасения. А подвиг спасения очень труден. Много надо трудов, чтобы достигнуть тихого пристанища. Ищущему спасения предлежит великая и беспрерывная борьба со своими страстями и духами злобными и человеконенавистными. И подвиг юродивых есть один из видов этой борьбы. Здесь в самом корне и средствами самыми сильными побеждаются страсти. Гордость попирается бесчестием, тщеславие — безумием, самолюбие, сластолюбие и пристрастие к вещам — полным отречением от всего, крайним угнетением плоти как-то: голодом, холодом, жаждой и другими страстную плоть убивающими средствами. Так у юродивых под видом безумной и беспорядочной жизни идет упорная и разумная борьба с грехом. Для того-то они принимают вид помешанных и глупых, чтобы скрыть от людей эту беспрерывную борьбу, чтобы скрыть от людей и эту пламенную любовь. Ревниво оберегая свое сокровище, они позволяют себе странные действия и поступки, непонятные слова и речи. Многое из этого иным кажется греховным, но сердце юродивых далеко отстоит от греха. И часто, притворно изображая какую-либо страсть, они наглядно показывают всю гнусность греха, и эти, так сказать, отрицательные уроки гораздо более приносят пользы как самим юродивым, так и видящим их, чем сухие положительные наставления. И всегда кажущиеся греховными действия юродивых направлены к одной цели — спасению души и своей и ближних. И много надо величия духа, непреклонной воли и чистоты сердечной, чтобы в этом тяжелом подвиге юродства, под видом безумия, среди всяких озлоблений и лишений сохранить любовь к Иисусу Христу вечно живой и горячей. И этот подвиг, эта любовь не остаются без ответа. Господь часто прославляет юродивых необычайными благодатными дарами, и тогда ясно для всех открываются и их возвышенная вера, и их неколеблемая надежда, и самоотверженная любовь ко Христу Спасителю. Но и исполнившись даров Божиих после очищающих душу подвигов юродства, юродивые продолжают нести свой прежний подвиг, и это необходимо им, чтобы сохранить сии благодатные дары, необходимо, чтобы победить диавола, непрестанно воюющего, и победить именно смирением и терпением. И Господь, видя терпение Своих рабов, подает им все большее и большее утешение. Вот какой смысл и значение в деле спасения имеют юродивые. Их подвиг есть путь спасения на глазах всего мира, среди людей, под бременем их давления и путь ничем внешним не облегчаемый, кроме одной и вседейственной благодати Божией; это — путь тяжелый. Но и этим путем немало прошло ко Господу ищущих Его и на этом тернистом пути блистают разные звезды: великие и малые. Одною из таких звездочек была и Домна Карповна, совершившая свой путь в пределах далекой Сибири.
Кто была Домна Карповна, неизвестно. Говорить о себе она не любила. Только однажды, давая наставления о скромности в одежде одной сельской матушке, она сказала: «Смолоду я сама наряжалась хорошо. Жила я в господском доме, да ушла». Ее спросили, почему же она ушла. «Да тяжело было жить, — отвечала она, — в господском доме: курвалей за мною много ходило, покою не давали». А другой раз, одной преданной ей женщине, она объяснила подробнее: «Родителей у меня не было, жила я у тетки. Тетка хотела меня отдать замуж силою, а я замуж идти вовсе не хотела. Гуляла в садике и убежала». Затем известно, что она судилась в Полтаве за бродяжничество и была сослана под именем Марии Слепченко в Сибирь, в Каинский округ. Родилась Домна Карповна в начале 19 века. Воспитание получила в дворянской семье, и ее благовоспитанность просвечивала даже и во дни юродства. Была образована, что видно из следующего: однажды мимо того села, где находилась Домна Карповна, проезжала одна знатная женщина, и Домна Карповна провела с ней всю ночь, беседуя на иностранном языке. Наружность ее была привлекательна, и в молодости она, очевидно, была очень красивой. Но все это она вменила ни во что.
Возлюбив Господа Иисуса Христа и ради Его желая сохранить девство, она бросила дом своих родственников и, презрев нежность своей юности, обрекла себя на трудный и опасный путь странствований. Как не имеющая никакого вида или свидетельства о личности, она арестуется в Полтаве, судится за бродяжничество и ссылается в Сибирь. Здесь она явилась уже юродивой.
Постоянного жилища Домна Карповна не имела, жила, где Бог приведет, часто проводила дни и ночи под открытым небом, не взирая ни на какую погоду. Одежда ее была очень странная: она состояла вся из разной величины узлов, вместе связанных и навешанных почти на совершенно голое тело. В узлах этих были никуда не годные тряпки, старое мочало, веревки, ремни, обувь, битые стекла, камни, опилки и многое другое. Сверху узлов на ней было много мешочков с хлебом, чаем, сахаром, ладаном, свечами, кислой капустой; с собой же она носила и квас, молоко, старые щи и многое другое. Почти постоянно она изменяла расположение узлов; руки ее всегда были заняты ими. По своим узлам, которые ей служили, очевидно, и вместо четок, она совершала молитвы. Босой Домна Карповна никогда не ходила, а всегда имела какую-либо изношенную обувь. На голове ее всегда была повязка, чаще всего белая, с крестом и ленточками. Если же доставала где-либо старые шляпки, то две сразу надевала на голову, а третью внизу спины пришпиливала. В трескучие морозы иногда она одевалась в шубу, но так как обилие узлов не позволяло надеть всю шубу, то носила се в накидку, или продевала один рукав, причем шуба всегда была распахнута. Обычно шуба очень недолго держалась на плечах Домны Карповны: туг же вскоре шуба переходила в чьи-либо нищие руки. Однажды преосвященный Порфирий, очень любивший Домну Карповну, подарил ей свою шубу. Домна Карповна с благодарностью набросила ее на свои плечи, но через два часа шуба была уже на нищем. Преосвященный, узнав об этом, сказал: «Дурочка учит нас, умников. О, если бы и мы додумались до такой любви к ближнему и до такого терпения ради Христа!» Узлы же Домны Карповны, по обилию своему представлявшие большую тяжесть, носить постоянно каковую составляло уже подвиг, нисколько не избавляли ее от холодного ветра, дождя и мороза, так как для этого между ними было всегда достаточно свободного пространства. Так в своем странном и необычном одеянии Домна Карповна «томила томящего», так изнуряла плоть со страстьми и похотьми, так во многих трудах несения одежды-вериг она текла ко спасению.
С утра до ночи жизнь Домны Карповны проходила на людях. Поднявшись утром, она около часу проводила в совершенном молчании, перебирая свои узлы и узелки: она молилась. И в это время ничто не могло вызвать Домну Карповну на разговор, она не произносила даже и одного слова. Затем, кончив переборку узлов, она подходила к хозяевам с приветствием: «Доброе утро! Многая лета, многая лета!», и, осенив крестом, целовала в уста. После этого Домна Карповна начинала юродствовать, ходя по селу или городу, говорила без умолку, пила и ела все, что только ей подавали. Не переставала юродствовать и в церкви, особенно когда много было народу: здесь она переходила с места на место, разговаривала, гасила свечи, переставляла их с места на место, а иные клала себе в узлы.
Домна Карповна всегда показывала вид, что не любит нищих, и весьма редко кто видел ее им благотворящей. Между тем собирать всякую ветошь и вообще все ненужные вещи она очень любила и заставляла своих знакомых беречь все это, да непременно в ящиках. И только потом чрез руки этих хранителей все сии вещи переходили к нищим, сама же Домна Карповна никогда об этих вещах не вспоминала. Зато странников Домна Карповна очень любила. Для них она выпрашивала хлеб, булки, калачи, молоко и т. п., а то так и сама брала у знакомых без спросу. Чуть только отвернется хозяйка по делу, а Домна Карповна уже заберет почти все: булки и хлеб, возьмет кусок мяса, даже кашу из горшка и скроется к своим «слепеньким», так она называла всякого рода странников.
Но более всего заботилась Домна Карповна о собаках и кошках. Это были ее друзья, которым она отдавала большую часть собранной ею пищи. Особенно она жалела цепных собак и строго наблюдала, чтобы у них всегда была вода для питья, и горе было тем, кто не наблюдал за этим: Домна Карповна не останавливалась вразумлять и костылем. Часто ночью она тихонько подходила к цепным собакам и, перерезав веревку, пускала их на волю, для каковой цели у нее всегда имелся какой-нибудь инструмент. Собаки очень любили Домну Карповну, но подходили к ней только ночью, и тогда они ходили за ней целыми стаями. А так как она ночевала почти всегда где-либо на дворе или прямо в поле, то собаки с радостным лаем окружали ее. И здесь, во мраке ночи, среди собачьего лая, вдруг раздастся громкий голос Домны Карповны: «Пресвятая Богородице, спаси нас! Все Небесные Силы, Херувимы и Серафимы, молите Бога о нас!» Вот где Домна Карповна находила возможным молиться, ничем не смущаемая и скрывая от людей свои подвиги. Горячо и усердно молилась она также и в церкви, но только в том случае, когда не было народу. Здесь она казалась то совершенно неземной, в каком-то духовном восторге, то проливала горькие слезы в сознании своей немощности. «Заглянула я однажды в придел, рассказывала одна благочестивая женщина, смотрю: Домна Карповна, стоя на коленях, молится, ах, как молится! А слезы-то, слезы-то так и текут в два ручья из глаз ее!» Но чуть только замечала Домна Карповна свидетелей своей молитвы, как опять начинала юродствовать. Любила она также, ходя по улицам, распевать духовные песни, за что часто и попадала в полицейские участки. Последнее обстоятельство было желанным, радостным событием для заключенных. Томские купцы и купчихи, узнав о том, посылали ей грудами пироги, булки, блины, чай и сахар. Все это она раздавала арестантам и, когда она выходила из тюрьмы, ее товарищи по заключению, в простоте душевной, желали ей поскорей попасть в тюрьму обратно.
Так среди подвигов юродства Домна Карповна хранила свое девство, несла добровольную нищету, своей тяжелой ношей узлов умерщвляла свою плоть, терпела, почти обнаженная, и мороз, и зной, и ненастную погоду. К концу своей жизни Домна Карповна стяжала дар прозорливости. Когда она умерла, множество жителей из города стеклось на ее погребение. Много было на погребении и духовенства, питавшего к ней глубокое уважение. Скончалась сия раба Божия 16 октября 1872 г. и погребена в Томском женском монастыре.
СТАРИЦА ПОКРОВСКОГО МИХАЙЛОВСКОГО МОНАСТЫРЯ ЕВДОКИЯ-ЮРОДИВАЯ
Старица Евдокия родилась в 1830 г. в г. Туле и была дочерью мещанина Матвея Пляханова. Родители ее были люди высоко благочестивые и скромные; отец служил на оружейном заводе. Евдокия с детства отличалась редкой красотой. В то же время она росла девочкой тихой, скромной, послушной; любила уединение и была задумчива. Пятнадцати лет Евдокия Матвеевна ходила на богомолье к Соловецким чудотворцам, и это путешествие еще более развило ее религиозную настроенность и особенно укрепило ее в преданности Промыслу Божьему. Этому особенно содействовало одно обстоятельство.
На обратном пути, в одном городе, когда у Евдокии не было ни денег, ни хлеба на дальнейший путь, она шла по улице, плакала, а просить милостыни боялась. Вдруг к ней подошел молодой человек и, сказав девушке: «не плачь», дал ей денег. И так скоро стал невидим, что даже крестная, спутница ее, шедшая немного впереди, не видела юноши.
До двадцати лет прожила Евдокия в доме родителей, у которых, кроме нее, было еще два сына. Помогая в трудах матери, она никогда не думала о замужестве, и все ее помыслы были направлены к небесному.