Безумием мнимым безумие мира обличившие
Шрифт:
Часто Катя исчезала из дому и иногда подолгу не возвращалась. Ограничить ее действий никто не мог. Когда однажды она направилась в обитель из скита, одна послушница стала проситься пойти с ней, но Екатерина велела ей спросить благословения у старшей.
— А ведь ты не спрашиваешь, когда уходишь?
— Мне можно, а тебе нельзя, — спокойно ответила Катя.
Придя однажды в монастырь, сестра Екатерина зашла к одной монахине в келью и спросила: «Одна живешь? Ну, так и я буду с тобой жить». И осталась у нее жить семь дней, за это время ничего не ела и не пила, а когда уходила, то сказала: «А все же
Как-то Катя пошла за грибами и несколько дней не возвращалась, чем доставила беспокойство всем сестрам. В другой раз она ушла, взяв с собой одеяло, топор, нож, котелок, кружку, и сказала, что пойдет на Красную горку слушать, как поют соловьи. Нет Екатерины день, другой; сестры, особенно старшая, волнуются. Прошла неделя — ее все нет. Мать Параскева послала двух сестер на поиски. Куда идти? Лес большой… Но вот они вспомнили: Катя говорила, что пойдет на Красную горку (так называлось одно возвышенное место в лесу, в трех километрах от деревни Яама). Туда они и направились. По пути им встретились пастухи со стадом яамских коров.
«Не видали ли вы Катю?» — «Как не видать! Она несколько раз приходила к нам и просила хлеба». И указали им в направлении Красной горки. Обрадованные сестры пошли смелее и увереннее. Приходят на Красную горку — Катя там. Увидев их, обрадовалась… «Как хорошо, что вы пришли, поможете донести до дому мои вещи, а то мне не под силу». И увидели они между деревьями шалаш, устроенный из веток, в который можно было только вползти; внутри него постель из травы, много набранных грибов и несколько сплетенных корзин.
К сожалению, не только Катины вещи надо было нести, но и ее саму вести под руки, потому что она очень ослабела за эти дни поста и уединенного подвига.
Были с ней случаи и посерьезнее. Исчезла она опять, сказала только: «Пойду искать старый стиль». В то время Церковь в Эстонии перешла на новый стиль. А было это еще до присоединения Эстонии к Советскому Союзу, и между ними лежала государственная граница. Вот так она ушла и в поисках пропавшего старого стиля пропадала шесть недель. Вдруг ее неожиданно доставили в монастырский скит военные из пограничной зоны, как преступницу, так как она умудрилась перейти границу и была задержана уже на советской территории. Они потребовали уплатить штраф в сумме две тысячи рублей. В противном случае Екатерине грозила тюрьма. Мать Параскева не имела таких денег и написала Катиным родным, прося выслать нужную сумму. Деньги выслал ее старший брат Георгий.
Впоследствии мать Екатерина, смеясь, рассказывала, что на границе у нее был сделан обыск и в кармане обнаружены оздравные и заупокойные записки; их у нее забрали и подвергли тщательной проверке, опасаясь, что это были шифрованные записи. Пока шло следствие, мать Екатерину держали в заключении. За этот поступок путешественница просила прощения у магери Параскевы и у всех сестер. На вопрос, почему Катя ушла без благословения, она ответила: «Я не хотела согрешить дважды. Вы меня не благословили бы, а я бы все равно ушла».
Родители Кати часто приезжали в Пюхтицы. В начале Отечественной войны Гефсиманский скит был ликвидирован. Все скитянки вернулись в монастырь, а мать Екатерина в 1942 году была отпущена домой ухаживать за больными престарелыми родителями, которые жили в Таллинне-Нымме. В том же году она похоронила мать и осталась жить со своим отцом, которого горячо любила. В Таллинне мать Екатерина посещала подворье Пюхтицкого монастыря и предсказала (почти за 20 лет) его закрытие.
В 1948 году мать Екатерина похоронила своего отца и снова вернулась в монастырь. В том же году скончалась Пюхтицкая блаженная старица Елена. Мать Екатерина стала ее преемницей, взяв на себя самый тяжелый подвиг, начала открыто юродствовать.
Любила она трудиться, ходила на послушания, но все у нее получалось необычно. Кончается у сестер трудовой день на огороде или в поле, они идут к пруду, чтобы помыть ноги, а Катя, одетая, войдет в воду, выполощется и, не отжимая одежды, отправится в монастырь, поливая за собой дорогу.
Уже на первых порах своего открытого подвига мать Екатерина тяжело поплатилась за взятое на себя юродство. В январе 1951 году она даже попала в психиатрическую больницу города Таллинна. Там ей много пришлось пострадать от буйных больных; кроме того, мать Екатерина постоянно навлекала на себя беду попытками убежать из больницы. Проведя обследование и не найдя у нее никакого психического расстройства, врачи признали, что она здорова, и отпустили домой.
Вернувшись в родной монастырь, мать Екатерина стала жить в богадельне, по-прежнему юродствуя. Постоянно собранная, серьезная, часто строгая — она имела вид бодрствующего воина. Ее сухонькая, маленькая, легкая фигурка куда-то все стремилась. Походка была быстрая, ровная, она точно летала. Ее замечательные большие серые глаза — иногда по-детски чистые, спокойные, ласковые, улыбающиеся, иногда серьезные, строгие, в другое время — грустные, озабоченные, а иногда и гневные — эти глаза проникали в самую глубь человеческих душ и читали там, как бы летопись прошлого, настоящего и будущего. Между прочим, смотреть ей прямо в глаза мать Екатерина строго запрещала.
Одевалась она своеобразно: летом ходила в черном хитоне, в белом апостольнике, поверх которого надевала черную шапочку или платок черный. Зимой на хитон надевала какую-либо кацавеечку легкую, иногда подпоясывалась белым платком. Теплой одежды (пальто и платков) не носила.
Питанием довольствовалась с трапезы. Сахару не употребляла никогда, обычно пила кипяток без заварки или воду из источника. Иногда налагала на себя особый пост, объясняя это тем, что собирается умирать, и обычно это было к смерти какой-либо из сестер. Если же говорила, что постится, потому что готовится к постригу в мантию, — это значило, что должен состояться чей-то постриг.
К причастию Святых Таин приступала часто, иногда подходила без исповеди, в таких случаях священник ее не приобщал; она, точно бы причастившись, благоговейно, низенько кланялась перед Чашей и со сложенными на груди руками шла принимать запивку.
Нередко можно было наблюдать, как во время богослужения в храме маленькая худенькая человеческая фигурка неслышными шагами, точно по воздуху, передвигалась между рядами молящихся: постоит около одной сестры, направится к другой. Ее такие действия не вызывали неудовольствия, наоборот, хотелось, чтобы она подошла и постояла около тебя. Души предстоящих в храме ей были открыты, и она подходила к тому, кто в этом нуждался.