Безумная Роща
Шрифт:
В эту-то эпоху и выросла Талиана, дочь Валларэнса, воспитанная при храме Бога Света. Брата она видела не слишком часто — даже навещая храм, он был постоянно погружен в свои дела; однако, он все-таки находил время, чтобы повидать ее и побыть с ней. Талиана росла, окруженная всеобщей любовью: к ней, сестре полубога, сестре живого пророка и мессии, относились с великим вниманием и почтением. Великая честь была для жрецов заботиться о ее воспитании, и лишь наиболее мудрые из них допускались к тому, чтобы учить ее. Ей ничего не запрещали и никогда не применяли к ней какие-либо наказания: впрочем, и детским капризам ее потакать не стремились. Талиана выросла и превратилась из девочки в девушку редкостной красоты и ума. Однако она ничего не знала об окружающем мире. Жрецы старательно ограждали ее от всякого зла и преуспели в этом: о
Если так она относилась к крысам, исконным врагам человеческого рода, то что же говорить о людях? Талиана редко покидала храм: люди в окрестных деревушках пугали ее, хотя она никогда и никому не признавалась в этом, даже себе самой. Поселяне казались ей грубыми, циничными, невежественными, их жены и дочери — завистливыми, глупыми, скучными. Однако она всегда приходила в негодование, когда читала в книгах о том, как дворяне помыкали ими и бесцеремонно распоряжались их судьбой и даже жизнью. Право сильного она презирала, слова благородная или высшая кровь, вызывали у нее лишь насмешку. Одного из любимых своих поэтов, писавшего возвышенные стихи о Подвиге и рыцарской Чести, она яростно возненавидела вскоре после того, как узнала, что он, будучи владельцем значительных территорий, как-то в один день приказал повесить два десятка крестьян, промышлявших в его лесах браконьерством.
Так, проводя больше времени в библиотеке, чем на свежем воздухе, как-то раз она наткнулась в одном из нижних книгохранилищ на книги, составленные еретиками и вероотступниками — к сиим произведениям в храме допускались лишь немногие даже из числа монахов и подвижников, потому что велик был яд, содержащийся в этих книгах. Но сестре Келесайна никто не посмел чинить препятствия. Однако чистота души не спасла ее от книжного яда, потому что ересь, содержащуюся в тех фолиантах, она принимала за истину, а красивая ложь нравилась ей больше, чем скучная правда. Так она ознакомилась с сочинениями чернокнижников о начале мира: по их писаниям выходило, что мир был сотворен теми, кого впоследствии обитатели небес заточили в преисподнюю, и заперли там, потому что единолично желали обладать всей властью над Сущим. Сказания о благородных служителях Света изрядно к тому времени успели наскучить Талиане и теперь новые герои похищали ее сердце и заполняли воображение — их одежды всегда были черны, а лица исполнены печали. Их облагораживала тень неизбежного поражения — ведь тот, кто погибает без надежды и без цели, но сохраняет гордость и не испытывает страха, невольно вызывает к себе сочувствие и уважение. Победителей же она возненавидела. Так ее мир перевернулся — тьма стала светом, а свет тьмой. Прочие хроники былых событий, хранившиеся в других частях библиотеки, она теперь называла «книгами победителей» и, читая их, мысленно подвергала строгой цензуре: ведь победители неизбежно приукрашивают собственные деяния, а на побежденных врагов своих нещадно клевещут.
С храмовыми жрецами Талиана вступала в долгие диспуты и изводила их каверзными вопросами, убедительно ответить на которые не способен ни один из живущих, потому что не существует в этом мире зла, которого нельзя было бы представить добром, или добра, которого нельзя было бы обратить ко злу. Но жрецы пытались отвечать на эти вопросы и неизбежно попадали впросак, а Талиана торжествовала. Неоднократно она была вызываема к настоятелю храма, и имела с ним долгие беседы, которые неизбежно заканчивались просьбой оставить чтение еретических книг, но просьбы эти и советы не имели никакого действия, да и лечение той духовной болезни, которой заразилась Талиана, нельзя было осуществить так просто. Что до Келесайна, то он знал о новых увлечениях своей сестры, но оставлял их без внимания, полагая девичьими выдумками и безвредными мечтами, которые со временем пройдут, не оставив следа. Он ошибался.
Как-то он взял ее с собой на бал в столицу и представил королевскому двору. Бал длился всю ночь, придворные спорили о том, кому из них танцевать с Талианой, и кое-кто из-за этого даже был вызван на дуэль. Как было уже сказано, Талиана обладала незаурядной красотой; что же касается ее происхождения, то оно, по меньшей мере, равнялось королевскому — единокровная сестра мессии имела в своих жилах кровь наиблагороднейшую из возможных. Первым в числе ее ухажеров был один из королевских сыновей, и девушка поначалу была к нему благосклонна, ведь он был молод, красив, умен и мужественен. Во дворце вместе с братом Талиана пробыла несколько дней, и уже собиралась к скорому отъезду из столицы, с тем, чтобы вернуться в обратно в храм, когда случайно от служанки узнала о готовящейся казни преступников. Она осталась до казни. Кровавое действо, развернувшееся на ее глазах, неприятно поразило Талиану и ввергло в полуобморочное состояние. Одна из казнимых была ведьмой, и против нее не имелось неопровержимых улик, однако по личному распоряжению Келесайна ведьме был вынесен смертный приговор. Когда Талиана узнала об этом, она обвинила брата во всех смертных грехах и во всех страшнейших преступлениях: ее вера, слепленная из фантазий и лживых еретических книг, получила в этот день последнее подтверждение.
— Ты не видишь того, что вижу я, — сказал ей Келесайн. — На этой женщине — печать Мастера Леонардо. Творить зло для ее так же естественно, как и дышать. Внешне она ничем не отличается от обычного человека, но печать порчи, что лежит на ее душе, легко заметит любой из Обладающих Силой. Эта женщина уже не имеет полной свободой воли: расточение порчи вовне — ее обязанность и удовольствие. Может быть, она еще не успела никого погубить, но обязательно погубит в будущем, если мы ее отпустим.
— Ты не можешь этого доподлинно знать! — Воскликнула Талиана.
— Волку свойственно питаться мирными животными, — ответил на то Повелитель Молний. — Рабе Мастера Леонардо — творить черные чары и собирать с людского рода кровавую жатву.
— Ты даже и не допускаешь того, что можешь хоть в чем-то ошибаться! — С еще большей яростью выкрикнула девушка.
— Миледи, — сказал ей принц, стоявший неподалеку. — Ваш брат — святой человек и посланец небес: он не может ошибаться. К ведьме и так проявлено милосердия больше, чем она заслуживает: в прежние времена эту ведьму сожгли бы живьем, а в нынешние бросят в огонь только ее труп.
— И вы полагаете это милосердием? — Спросила Талиана.
— Да, — ответил принц.
Меж тем ведьму подвели к гильотине. Вид ее был жалок и невольно вызывал сочувствие, кроме того, она была еще очень юна.
— Прекратите же это, наконец! — Закричала Талиана. — Неужели в ваших сердцах нет ни капли жалости? Посмотрите — она же обычная испуганная девчонка!
— Ты полагаешь, она должна превратиться в чудовище — чтобы всем стало ясно, какова ее истинная природа и чтобы больше никто не сомневался в справедливости приговора? — С сарказмом спросил Келесайн и силой увел сестру с площади.
Так они впервые всерьез поссорились. Келесайн горько сожалел о том, что допустил сестру увидеть эту казнь, Талиана же в глаза называла его палачом и отцеубийцей. Он задумал выдать ее замуж, надеясь, что хотя бы в замужестве она оставит свои фантазии, но Талиана, проведав о его планах, решительно им воспротивилась. Он не стал настаивать, хотя, как старший брат, по законам той страны, имел на это право. Тогда он предложил ей пожить некоторое время за стенами храма, надеясь, что реальная жизнь, которую увидит Талиана, немного отрезвит ее, но через месяц она вернулась обратно.
— Эти люди — скоты, — сказала она Келесайну, — однако это ты и тебе подобные сделали их такими. Человек — величайшее творение Вселенной, свободнейшее из ее детей, но вы поставили его на колени и заставили забыть о своем высоком происхождении — чарами, обманом, страхом из поколения в поколение вы вытравляли из людей все высокое и чистое. К чему теперь удивляться, что вокруг не осталось никого, кроме жирных обывателей, безжалостных подлецов и фанатично преданных вам невежд? Легко править стадом, когда любое свободомыслие карается слугами Света нещадно!