Безумная Роща
Шрифт:
И вот тогда, на мраморном балконе над морем, Мъяонель проклял тот час и день, когда решил вернуть себе сердце, и ту радость и счастье, которые он испытал, принимая его.
УЧЕНИК
(история четвертая)
Необычная весть облетела город: Эваррис, старый колдун, на равных общавшийся с Повелителями Стихий, знавший пути движения всех мировых сфер и неоднократно посещавший иные реальности, находящиеся за границами видимого мира, взял себе молодого ученика. Поговаривали, что ученик явился к нему ранним утром, но никто — ни стражники, стоящие на часах у городских ворот, ни нищие, выклянчивающие подаяние у путников, ни мелкие торговцы и лоточники — не видели, как он подходил к городу и как проходил через ворота. Ученика заметили лишь недалеко от обиталища Эварриса: твердой, уверенной походкой молодой человек
Меж тем, Эваррис завершил работу с приборами, измеряющими вес солнечных и лунных лучей, а так же с теми, которые улавливали невидимый свет, посылаемый светилами в миры духов. Произведя некоторые расчеты, он включил новые данные в систему, которой несколько месяцев назад смог заинтересовать Келесайна и прочих жрецов Бога Света; теперь он был уверен, что сможет более точно предсказать время и место некоего события, которого все они ожидали. В то время управляющий вошел в его покои и доложил о юноше. Эваррис с радостью принял гостя. Он приказал накрыть стол и пригласил юношу разделить с ним трапезу; также он осведомился об имени своего будущего ученика. Ученик назвался Гетмундом; с большим вниманием следил он за речью старого колдуна, с почтительностью обращался к нему, но не забывал и о собственном достоинстве. Эваррису понравился присланный Келесайном ученик, но он не мог не спросить, почему же сам Келесайн не пожелал учить его.
Гетмунд с грустью вздохнул.
— Увы, — сказал он, — Лорд Келесайн — в высшей степени достойный человек, но прежде всего он — жрец Света, хотя формально, став одним из Обладающих Силой, вряд ли теперь может считаться таковым. Но по духу он жрец и нетерпим ко всему, что не укладывается в веру, в которой он воспитывался с детства. Я же не признаю никакой религии, даже самой светлой и чистой, потому что быть чьим-либо рабом, даже рабом Бога — позор для всякого, рожденного свободным. С Келесайном нам трудно было найти общий язык, и во избежание непонимания он послал меня к вам, к человеку, к которому он относится с безусловным уважением; кроме того, меня чрезвычайно интересует искусство, позволяющее рассчитывать движение небесных тел и иномировых сфер, а Лорд Келесайн, Повелитель Молний, не очень силен в этом искусстве.
— Что ж, — промолвил Эваррис. — Я буду рад обучить тебя всему, что знаю, хотя должен сообщить тебе, что это потребует немалого времени и терпения — ты можешь состариться, прежде чем изучишь эту науку.
— Как и каждый смертный человек, — ответил юноша, — я состарюсь не раньше и не позже отмеренного срока. Не в моих силах увеличить или уменьшить число дней, остающихся до смерти, и от того почему бы не посвятить их чему-то большему, чем шумные развлечения и однообразные удовольствия? Вдобавок, если учиться этой науке велит мне не только ум, но и сердце? Вдобавок, если учителем моим станет человек, о котором даже Обладающие Силой отзываются как о мудреце и к словам которого часто прислушиваются?
Этот ответ пришелся по душе Эваррису. Он поднял кубок за здоровье Гетмунда. Юноша, казалось, смутился, хотя и постарался не показать этого. Затем Гетмунд так обратился к старому волшебнику и звездочету:
— Позвольте спросить вас, наставник, отчего сей город имеет столь странную форму? Одной частью он примыкает к морю, другой — к лесу, третьей — к холмам, четвертой — к пастбищам, но центр его, как я видел, пустует? Этот город подобен узкому кольцу: в его середине имеется лишь песок, разбросанные в беспорядке камни, и высокий замок с четырьмя башнями — однако, и это видно даже издалека, замок сей давным-давно необитаем.
Помрачнело лицо старика, и он скорбно покачал головой.
— Вопрос твой — как нож по застарелой ране, и нелегко мне отвечать на него. Знай, что некогда здесь был большой процветающий город, с высокими башнями, черепичными крышами, и неприступной цитаделью в своей сердцевине. В той цитадели обитал могущественный волшебник, Агравис Мудрый, и я во время оно был всего лишь одним из младших учеников его. Случилось так, что знания, которыми обладал мой учитель, вызвали сильную зависть одного из полубогов, из числа тех, чьи деяния мерзки, помыслы черны, а Силу свою заполучили они, вероятнее всего, по ошибке или благодаря удачному стечению обстоятельств. Имя того колдуна — Гасхааль, Повелитель Ворон. Прозван он так от того, что владеет сиими тварями и превращает в них тех колдунов, которых ему удается победить в поединке, знания же их и силы он забирает себе. В один из дней он напал на замок моего учителя и сразился с ним на колдовской дуэли. Мой учитель проиграл бой и тогда Гасхааль поработил его душу и подверг той же участи, которой подвергал прочих своих врагов, и всех учеников Агрависа постигла та же судьба. Я один избежал этого, ибо в тот день не находился в замке, но я был в городе, и наблюдал, как рушится замок моего учителя, и как от сотрясения разваливаются окрестные дома, и как огромная воронья стая взлетает над замком и городом, ибо не только обитателей цитадели превратил Гасхааль в птиц, но и многих жителей города. Зачем? — спросишь ты. Со злобы, или со скуки, только лишь и всего, потому что других причин у Гасхааля не было.
Тут Эваррис ненадолго замолчал, и погрузился в тяжелые воспоминания, а юноша не спешил прерывать это молчание.
— Через некоторое время, — продолжил Эваррис, — город частично отстроили, но люди все еще боятся селиться в центре. Говорят, что там до сих пор обитают прежние горожане, превращенные в ворон, и что каждый, кто войдет в старый замок, будет проклят и станет слугой Гасхааля, ибо его чары по-прежнему действуют там. Это, конечно, только пустые слухи — я сам неоднократно был в замке, и знаю, что никакой магии там нет, но так же я видел среди развалин огромное количество тех отвратительных птиц, которыми повелевает Гасхааль. Я так и не смог понять, что они потребляют себе в пищу вот уже многие годы — ведь эти вороны никогда не покидают стен старого замка. Одно время я пытался истребить их — магией, ловушками, ядами, стрелами — но от этого, казалось, их численность только увеличивалась.
— Но ведь среди тех птиц могли быть ваши знакомые, ваш учитель, и другие его ученики? — Осторожно молвил юноша. — Отчего же вы не попытались спасти их?
— Это бесполезно, — яростно сверкнул очами Эваррис. — Не существует чар, могущих вырвать пленников из-под власти Гасхааля. Он сотворяет с ними нечто худшее, чем обыкновенное превращение человеческого тела в птичье: он также меняет их души, а эти изменения необратимы. Если рука вывихнута из сустава, можно вправить ее, если сломана — можно наложить шину, но что делать, если она отрублена? Так же обстоит дело и с теми, кого подчинил себе Гасхааль — вернуть им прежний облик невозможно, потому что они лишены не только своих тел, но и душ.
— Отрезанную руку можно нарастить при помощи волшебства, — сказал Гетмунд. — Мне это не под силу, но опытный волшебник даже и такую рану излечит без труда.
— Не спорю. Но с помощью какого волшебства ты будешь наращивать душу?
На это Гетмунд не нашелся, что ответить.
— Однако, — сказал он затем, — если могущество Повелителя Ворон так велико, вы поступили очень смело, убивая его подданных. Неужели вы не опасались того, что он может пожелать отомстить вам?
— Отомстить мне? — Гневно переспросил Эваррис. — Нет, это он — мой кровник! И я знаю — наступит время, когда я возьму с него виру за всех своих друзей и близких. Это время уже близко. И когда оно придет, все могущество Повелителя Стихий не поможет Гасхаалю!
— Но как же вы надеетесь одолеть его, наставник?
— Ты прав, — внезапно успокоившись, сказал Эваррис. — Пока я не могу равняться в силе с Гасхаалем. Ведь он — один из Обладающих Силой. Однако и я вскоре стану одним из Обладающих, и тогда сама судьба решит, кто из нас двоих более достоин жизни, а кто — мучительной смерти.
Изумился юноша, и с большим удивлением взглянул на старика.
— Каким же образом вы обретете Силу, мой господин?
Старик некоторое время не отвечал, пристально поглядывая на собеседника, юноша же, придя к мысли, что задал бестактный вопрос, вновь смутился и стал путано объяснять, что вовсе не пытался выведать у Эварриса никаких секретов и тайн. Так же он просил простить его чрезмерное любопытство.