Безумное благо
Шрифт:
— Вы видели эти груди?
Вы говорили об официантке. Мод отлучилась в туалет. В ресторане она всегда хотя бы один раз ходила писать. Я полагаю, вы заметили это в ней, и эта мания начинает вас раздражать. Вы воображаете невесть что, женские проблемы, гинекологические подробности. Или кокаин. Она быстренько припудривает носик в дамской комнате. Да, так? Могу вас успокоить на этот счет. Мод ни разу в жизни не притронулась даже к косяку, что уж говорить о кокаине. Она всегда говорила, что у нее совсем маленький мочевой пузырь и что она писает, как мышка. Вам она тоже это говорила? Как это по-английски? A mouse pee?
Я тоже посмотрел на официантку. Рыжие волосы, собранные в хвост, белая блузка, черные брюки. Груди — огромные. Я улыбнулся вам в ответ. Пресловутое мужское сообщничество, когда на горизонте появляется задница. Она была не в моем вкусе. Подошла и принесла нам еще пива, хотя мы
По возвращении домой мы с веранды наблюдали закат солнца. Ночь наступила очень быстро. Волны задавали ритм вечеру. Вы говорили о белом вине, которое нашли в одном ресторане на улице Сен, оно называлось «Менету-Салон». При этом вы не знали «Оксэ-Дюресс». Я пообещал прислать вам ящик, как только мы вернемся в Париж. Вы покинули свое плетеное кресло, чтобы принести с кухни холодное пиво. Никаких стаканов: пить нужно было прямо из горлышка. Мы чокнулись бутылками. Бело-серая чайка уселась на деревянную опору посреди воды. Был прилив. Вода окружала сваи террасы. Темнота пятнами покрывала дюны. Луна отражалась в море, гладком, как лобовое стекло. Мод ждала, когда зажжется первая звезда.
— Вы любите Нью-Йорк? — спросила она.
— Нет. Более того. Я не люблю Америку. Я любил ее слишком сильно, чтобы продолжать любить и дальше.
Вы приложили бутылку ко лбу и добавили:
— Вот чего я действительно хотел бы — написать роман, в котором персонажи бы знали больше, чем автор.
За ужином я поругался с Мод из-за того, что она слишком много курит. Ссора затянулась.
— О господи, — сказали вы наконец.
Вы встали из-за стола, бросили салфетку рядом с тарелкой и вышли из комнаты, не оглядываясь. Через пять минут вернулись со словами:
— Ну, а что у нас на десерт?
На другой день мы проснулись рано. Разница часовых поясов уже не давала о себе знать. Мы оба были счастливы, что оказались здесь. Мы задержались дольше, чем предполагали. Но время шло. Я не отдавал себе в этом отчета.
Я был немного пьян. Между тем, я совсем не пил за обедом. Но я и не ел ничего, перед тем как выпить, а аперитив длился гораздо дольше, чем сам обед. Я опасался вечера. Последствия не заставят себя ждать, раскалывающаяся голова и заплетающийся язык. Вы-то не могли пить ничего, кроме джина. После шампанского со мной такого не бывает. Во Франции я держусь более стойко. Теперь всегда буду сожалеть о том, что доставил вам это удовольствие: французик-который-не-умеет-пить. Когда я хочу — я непобедим. Видели бы вы меня в Памплоне, [57] где-нибудь в конце семидесятых. Хемингуэй отдыхает. Бесконечное смешивание напитков. Анисовка, водка, пиво, сангрия. И ни разу не было плохо. Особенно запомнилось мне белое вино, его бочковой привкус преследовал меня на обратном пути аж до самого Сен-Жан-де-Люза. [58]
57
Город в Испании.
58
Курортный городок на Бискайском заливе во Франции, неподалеку от испанской границы.
Как-то после обеда вы заснули на террасе в одном из полосатых шезлонгов, повернутых к пляжу. Когда вы снова открыли глаза, солнце уже висело совсем низко над океаном. Пока вы спали, мы с Мод снова поругались. Я уже не помню из-за чего, но уверен, что не из-за вас. Я еще ничего не заметил.
— Привет, — сказали вы, потягиваясь.
Мод убрала остатки обеда с деревянного стола. Вы с трудом встали. О-хо-хо. Мы почти слышали, как хрустят ваши суставы. В постели это должно быть что-то с чем-то.
Позже я вспоминал об этом периоде, как о каком-то солнечном сне. Дом стоял посреди дюн. Соль разъедала деревянные оконные рамы. Было всегда сыро, несмотря на огонь в камине.
Затем все начало портится. Она казалась мне странной. Она просто-напросто скучала со мной. В сущности, я так ничего и не узнал о ее мечтах. Есть вещи, в этом роде, которые мне никогда не удавалось понять. Например, мне потребовалось безумно много времени, чтобы смириться с тем, что далеко не весь мир видит во мне исключительного и потрясающего парня.
Мод возвращалась на улицу Мезьер все позднее. Не здоровалась и закрывалась в спальне. Кидала пальто на кровать, включала телевизор, цыкала, когда к ней обращались — кто? ну да, я обращался, — не пропускала ни единого слова в сводках погоды. Она часами сидела в ванной с дамскими журналами, к которым еще месяц назад даже не притрагивалась.
Когда меня это доставало, я выходил пройтись. На улице было время хозяев с собаками. На обратном пути приходилось обходить какашки на асфальте. Я заходил в кафе и заказывал кружку пива у стойки. Там были другие парни вроде меня, парни, поругавшиеся с женами, или с которыми жены больше не разговаривали. Эти крики или это молчание, в конце концов, сделались невыносимыми. Они выглядели старше меня, но что я мог об этом знать? Может, мне просто так казалось. Может, я выглядел так же, как и они, со своей полупустой кружкой уже теплого пива, с выражением катастрофы на лице. Мне так не хотелось походить на них, но я уже был на пути к этому. Я выключал мобильный, что не мешало мне включать его каждые пять минут и проверять голосовую почту на случай, если Мод звонила. Но нет, ничего. Я снова шел на улицу. Париж был совсем невзрачным. Все, что раньше привлекало меня в этом городе, теперь не производило никакого впечатления. Такси своими оранжевыми огоньками показывали, что они заняты. Свет в окнах вторых этажей, где можно было различить женщину в черном платье, стоявшую спиной к окну. Автобусные остановки с киноафишами. Двери в подъезды теперь закрыты на кодовые замки. Форт-Нокс [59] в каждом доме. Ни один телефон-автомат больше не принимал монетки. После закрытия магазинчика на Сен-Жермен не было больше газетного киоска. Мод как-то водила меня в итальянский ресторанчик, открывшийся на его месте. Она выбрала ветчину с пармезаном. Я был вынужден признать, что равиоли бесспорно хороши. Чего не скажешь о тирамису. В то время с ней мне нравилось все, и мне казалось, что и ей со мной тоже. Как же можно так заблуждаться! Она всегда упрекала меня за недостаток понимания психологии. Так и есть. Грёбаная психология.
59
Хранилище золотого запаса США на территории штата Коннектикут.
Что она делала в это время? Звонила вам по межгороду? Который был час на восточном побережье? Я все же не собирался потребовать у «Франс-Телеком» подробную распечатку, чтобы проконтролировать ее звонки. Что бы мне это дало? Я уже терял ее. Я привыкал к этой мысли. Я и пальцем не шевелил. Близилась полночь. Я был голоден. Большинство бистро уже не обслуживали у стойки. Приходилось садиться за столик перед сэндвичем, густо намазанным теплым сливочным маслом. Я не съедал и четверти. Хотелось писать. Я спускался по лестнице. Кто-то говорил по телефону среди запахов мочи и аммиака. Вот таким был Париж в девяностые. Я останавливался у витрин книжных магазинов. Кинотеатры выплевывали последних зрителей. Французские фильмы рассказывали фекально-блевотные истории. У актрис были рожи горничных. Я был не в лучшей форме. Я возвращался, стараясь не шуметь. Полоска света просачивалась из-под двери в спальню. Она гасла, как только я входил. Я устраивался в трусах и майке на диване в гостиной. Слушал уличный шум, потом погружался в гнусный сон без сновидений. Теперь моя жизнь сделалась такой, а я не знал, что это из-за вас. Но я выберусь из этого, вот увидите. Я выкарабкаюсь.
Поначалу я старался вернуть Мод. Я не знал, где она. У меня остался только номер ее мобильного. Я постоянно попадал на голосовую почту. Помню, она очень жаловалась на мобильные, в которых ничего не слышно. Она говорила: «Если он работает, то это ошибка». Где она жила в Париже? Устроит ли она у себя во дворе праздник в первый весенний день, как она обычно делала? Люди приходили с полудня до полуночи. Все приносили что-нибудь: шампанское, ветчину, цветы, что угодно. Накрывались импровизированные столы. Соседи немного ворчали для проформы. Все приветствовали друг друга издалека. Стаканы были пластиковые. Однажды пришла даже итальянская актриса, которая снималась у Феллини.