Безумное танго
Шрифт:
Интересно все-таки, зачем позвала ее Фаина? Показать, как умеет крыть матом? Пожаловаться на Рашида? Счет за разбитое окно предъявить?
– Ну хорошо, – задумчиво сказала Фаина Павловна. – То есть ничего хорошего во всем этом нет. А дальше, у меня такое впечатление, будет еще хуже. Ты… ты никогда не думала уехать – хотя бы на время?
– Я уже уезжала – в Выксу, – напомнила Алёна. – Но там я не могу, просто не выдерживаю.
– Ну, что такое Выкса! – пренебрежительно махнула рукой Малютина. – Уехать в другой город, за границу, в конце концов, развеяться, прийти в себя, понять, что жизнь еще очень даже не кончилась…
– Это в тур, что ли? – угрюмо спросила Алёна. – Нету у меня денег по турам разъезжать!
– Ну а если не в тур? А если речь идет о работе?
Алёна недоверчиво покосилась на нее.
– У меня есть одна знакомая, – с улыбкой пояснила Малютина, – которая недавно обратилась ко мне с просьбой: порекомендовать ей хорошую медсестру для работы сиделкой при одном богатом пациенте. Пациент живет – не падай! – аж в Иордании. Знаешь, что это такое?
Алёна сдержанно кивнула, надеясь, что Фаина Павловна не станет ее экзаменовать. Если честно, про Иорданию она знала только то, что там живут иорданцы. И что их король женат на какой-то фотомодели или кинозвезде из Европы. А может, из Америки. Что-то в этом роде она читала… не вспомнить уж, где и когда.
– Богатая, спокойная, приличная страна, – сказала Фаина Павловна. – Жарко, конечно, все-таки Аравийский полуостров, самый юг, даже южнее Турции, но климат терпимый, вполне здоровый. Да и деньги сулят такие, что можно перетерпеть очень многие неудобства.
– А что, в Иордании медицина находится на пещерном уровне? – хмыкнула Алёна.
Странно… потом, тысячу раз вспоминая этот разговор, она удивлялась, что сразу же отнеслась к словам Фаины с недоверием. Вся эта история была такой чушью, любой трезвомыслящий человек заподозрит неладное! Штука в том, что Алёна тогда не была трезвомыслящим человеком, она была сдвинута на своей беде, запугана, затравлена, и Фаина очень ловко сыграла на этом. И не стоит гордиться своей сверхпроницательностью: если Алёна в чем-то всерьез усомнилась во время того разговора, так только в том, что ей, закоренелой неудачнице, может выпасть такая фантастическая удача.
Фантастическая и коварная западня была ей расставлена, и она туда влетела, разинувши рот, еще и приплясывая от радости!
Но все это стало ясно потом, потом, потом…
– Ну почему, медицина там вполне нормальная. Дело в причудах богатого человека, не более того. Он бизнес-партнер мужа моей приятельницы и араб только частично. Его дед женился на русской – некоторые русские после революции эмигрировали в Египет. То есть господин Кейван отчасти русских кровей. И вот уже в зрелые годы ему загорелось – вынь да положь! – прочесть дневники своей бабушки, которые она всю жизнь вела на русском. Что характерно, она родом из Нижнего, представляешь? И в дневниках сохранились старые, еще дореволюционные записи. А поскольку там имеются какие-то рассуждения о ее муже, о жизни семьи Кейвана, он не хочет, чтобы дневники попали в чужие руки. Он страшно боится, что там будут найдены какие-то неприличности и это можно будет использовать после его смерти как компромат на членов его семьи. Сейчас весь мир на компроматах помешан! Поэтому он решил сам изучить русский язык. И еще одна причуда: ему желательно, чтобы обучала его русская сиделка, причем родом из Нижнего Новгорода и лет этак двадцати пяти, как раз возраста его бабушки, когда она выходила замуж за его деда. Да, кстати: чтоб не думалось, – поспешила оговориться Фаина Павловна, – этот самый Кейван наполовину парализован, передвигается только в инвалидном кресле, так что никаких неприличных намерений у него нет и быть не может.
Если честно, то Алёна еще тогда мысленно усмехнулась над этим сюжетом для дамского романа. Но, во-первых, она уже накрепко успела усвоить, что сюжеты для дамских романов самые жизненные из всех сюжетов (история бедной Нади была тому ярчайшим примером!), а во-вторых, разве могло ей прийти в голову, что Фаина Павловна будет так нагло, откровенно, бесстыдно врать?! Зачем бы ей?
Ответа на этот вопрос она до сих пор не знала.
А тогда додумалась только спросить:
– Вы что, хотите, чтобы в Иорданию поехала я? Но почему я?
– Понимаешь… – Фаина Павловна сконфуженно улыбнулась. – Я этого никогда тебе не говорила, и жаль, что должно было случиться несчастье, чтобы смогла сказать. Ты мне всегда очень нравилась, у тебя такая светлая головушка, ты отлично работала со мной, но больше всего я ценила, что ты первой захотела участвовать в моих операциях, еще когда моей затеи все побаивались. Я тебе была очень благодарна, но оценила твою помощь по-настоящему, только когда… ну, ты понимаешь: только теперь. Я поэтому, собственно говоря, и помогала тебе на следствии, и знай, Алёна: я тебе всегда помогу чем смогу. Вот подвернулась выгодная, по-настоящему интересная работа, которая даст тебе возможность забыть все, начать новую жизнь, – и я просто счастлива буду, если ты воспользуешься таким отличным шансом.
Ну, тут, понятно, умиление вышибло у Алёны остатки разума, она залилась слезами облегчения, и Фаина Павловна, сука этакая, не помешала ей выплакать их на своем мясистом плече и даже дружественно чмокнула Алёну в зареванную щеку.
Много чего тогда крутилось у нее в голове: восторженные слова перемежались ослепительными вспышками надежды, и Бога она не забыла поблагодарить за то, что не совсем отступился от нее, непутевой, а ведь она, в отличие от многотерпеливого Иова, усомнилась в его мудрости и милосердии…
Однако в то время он, конечно, отвернулся от нее, иначе напомнил бы, что не про Иова надо было думать, а про Иуду. В смысле – про Иудин поцелуй.
Юрий Никифоров. Июнь 1999
Оказывается, 30 мая железнодорожное расписание сменилось. Юрий с Алёной опрометью неслись на Курский вокзал к 14.00, чтобы успеть на сорок шестой, а оказалось, что вполне можно было идти вразвалку, вдобавок на Ярославский: теперь этот поезд уходил оттуда в 15.15. И прибывал в Нижний, конечно, на час позже, уже после десяти, что было им только на руку. Чем позже, тем лучше. Жаль, что летом в Нижнем светлые сумерки стоят чуть ли не до полуночи: сказывается близость северных широт с их белыми ночами. Юрий и сам не знал, откуда оно взялось, это желание приехать в родимый город ночью, прийти домой в темноте, крадучись. Глупости, конечно, однако, когда вышли из вагона на перрон с его сутолокой и многолюдьем, он едва подавил желание нацепить темные очки, что в десять вечера, конечно, вряд ли было бы правильно понято окружающими и скорее привлекло бы к нему внимание, чем отвлекло. Да и сам он недалеко ушел бы, то и дело спотыкаясь!
Алёна вдруг быстро взяла его под руку, но тут же отстранилась и смущенно улыбнулась:
– Не нервничай. Все будет хорошо.
Юрий покорно кивнул: ну, будет так будет. Наверное… Вот ведь женщины: сама, конечно, внутренне издергалась, а его утешает. За эти дни между ними столько было переговорено, что они и вправду точно угадывали, что думает другой. Вот Юрий, к примеру, точно знал, что Алёну сейчас бьет дрожь беспокойства, волнуется, в каком состоянии застанет она сестру, окажется ли та вообще дома, а если да, то одна или с командой «друзей»… И Алёна, понимал Юрий, совершенно точно знает, о чем думает он: о встрече с Саней Путятиным, вернее, о звонке Сане Путятину. У него еще в Одессе чесались руки набрать этот номер, в Москве Алёна еле удержала его от этого, и на вокзале он не бросился звонить только потому, что решил провести этот разговор без свидетелей. Надо сначала проводить Алёну, убедиться, что с ней все в порядке, а потом уж вызывать на дуэль бывшего дружка, подстроившего ему такую подлянку.
Поскольку старпом Грицко оказался хоть и сволочью, но все-таки не последним дерьмом, он не предпринял никаких карательных мер против своих «левых» пассажиров, из-за которых столь качественно схлопотал по мордасам. Их не заточили в трюме, не спустили за борт в положении по стойке «смирно» с привязанными к ногам булыжниками, не высадили в первом попавшемся порту или на необитаемом острове. Может быть, потому, конечно, что не нашлось на корабле булыжников, так же как и необитаемых островов в обозримом пространстве, а заход в порты до самой Одессы не был предусмотрен маршрутом. Грицко просто их в упор не видел все оставшиеся два дня пути, да и они, строго говоря, не видели вокруг никого и ничего, старпома в том числе, потому что непрерывно, с утра до вечера (на ночь все-таки приходилось расставаться), разговаривали, забившись в какой-нибудь укромный, защищенный от солнца уголок на палубе. Голодные так дорываются до пищи, а умирающие от жажды – до воды, как эти двое дорвались до обсуждения своих бед! Общим было то, что беды свалились на их головы совершенно неожиданно, а главное – были подстроены теми, кому и Юрий, и Алёна безусловно доверяли и даже считали этих людей своими – точнее не скажешь – благодетелями.