Безумное танго
Шрифт:
– Слушаю, слушаю, – буркнул он, наконец-то выцеживая свою третью и чувствуя, что уподобляется Женьке: хмеля ни в одном глазу, а со дна души поднимается какая-то полудетская обида на судьбу, которая взяла да и отняла у него возможность высказать Сане Путятину в лицо, что он сволочь и сука распоследняя, если послал на смерть старинного дружка. И, главное, не дал перед смертью отбой своим «шестеркам», которые так и стоят, вернее, сидят на посту, карауля проштрафившегося курьера, хотя на самом-то деле он ни в чем не виноват!
Нет, наверное, он все-таки опьянел, потому что Женька уже давно что-то говорил, однако Юрий смотрел на его лицо с беззвучно шевелящимися губами – и не слышал ни слова. И вдруг звук включился:
– …черта отопление врубать? Нет, конечно, несколько дней такая холодрыга стояла, что даже в домах топить стали, но у него же теплый гараж! И вообще за каким хреном ему понадобилось тискаться с этой девкой в машине?! У него самое малое две квартиры, да загородный дом, да кабинет, в конце концов! Что, не могли на службе полюбиться, она ведь тоже в «Меркурии» работала? Или привычные места приелись, захотелось романтики? Нашли тоже романтику бензиновую, столько таких дураков зимой засыпает мертвым сном друг на дружке, но то хоть зимой, а тут же весна, выезжай на природу и дави травку до одури!
Юрий мотнул головой, вытрясая дурь, все сильнее заволакивающую сознание. Санька умер, и не просто умер – угорел до смерти в машине, занимаясь любовью с какой-то телкой… Это было слишком для Юрия, он не мог, не способен был осмыслить эту идиотскую, ни с чем не сообразную новость. А Женька все говорил, говорил что-то, но какая-то падла снова выключила звук, может, это даже сделал все тот же Саня Путятин, который, непонятно почему, ополчился на Юрия и взялся ему пакостить как по-крупному, так и по мелочам.
Юрий хрипло расхохотался, и Женькины губы перестали шевелиться.
– Э, да ты, братишка, готовенький, – пробормотал он негромко, но Юрий, к своему изумлению, его услышал. Спасибо Сане, он все-таки перестал озоровать со звуком! – Быстро же. Иди-ка ты домой и ложись-ка ты спатеньки, Юрась. Я б тебя у себя оставил, но понимаешь, тут такое дело… меня могут вызвать неожиданно на работу…
– Маринка, да? – таинственным шепотом, отозвавшимся, как эхо, во всех углах комнаты, прошипел Юрий и тотчас прижал палец к губам, увидев, как исказилось от испуга лицо Базарова. – Не, я ничего, тиш-шь… могила! Мо-ги-ла… Только ты, Женюра, тоже молчи, как в могиле, ладно?
Юрий схватился за голову, отчаянно пытаясь собрать разбредающиеся мысли. Фу, напились, вон как шатаются, смотреть противно! А их непременно надо согнать обратно в кучу, надо что-то сказать Женьке, что-то важное. Еще бы только вспомнить, что именно. Ага, вот что!
– Если меня кто-то спросит про тебя… то есть если тебя кто-то спросит про меня, ты говори, что меня сто лет не видел, ладно? Не был я у тебя сегодня, не был, меня тут нету… ту-ту…
Это был последний проблеск трезвости. Когда Юрий проснулся на следующий день в своей комнате, на неразобранном диване, он совершенно не мог вспомнить, как уходил от Женьки, как поднимался по лестнице, открывал, а потом закрывал дверь, ложился спать, не зажигая света, чтобы не привлечь внимания своих сторожей… Не иначе проделано все это было на автопилоте, который имеется внутри у каждой особи мужского пола. Более того! Юрий никак не мог вспомнить, с какой радости они с Базаровым вчера так налакались. О сторожах и необходимости сидеть тихо помнил, а вот повод пьянки… За прекрасных дам, что ли, выпивали? Но этот провал в памяти длился недолго. До тех пор пока Юрий не повернул на подушке гудящую голову и не увидел на полу рядом с диваном газету, сложенную так, что окруженные траурной рамкой слова «Александр Владимирович Путятин» сразу бросались в глаза.
Тамара Шестакова. Август 1998
Тамара стояла в подъезде на втором этаже и смотрела вниз, на четверых работяг, которые выравнивали аккуратный бетонный бордюр вокруг окон и дверей бывшего заброшенного подвала.
Она спала как мертвая, и никакие воспоминания не терзали ее: ни старые, ни новые. Утром выяснилось, что особых бед, кроме моральных, причинено ей не было, только спину немного расцарапала о землю. С утра никуда не надо было спешить, и она позволила себе полежать, долго нежилась в ванне, пила кофе и думала, что хорошо бы все-таки найти того парня и поблагодарить. Где найти? Вспомнилось, как он сказал: «Я в подвале как раз докрашивал». Значит, он из этих работяг и задержался допоздна доделывать какую-то работу – на Тамарино счастье.
Она тщательно подкрасилась, оделась и отправилась было выражать признательность, но на площадке второго этажа замешкалась. Ведь их там четверо. Не подойдешь же просто так, не спросишь: «Люди добрые, вчера кто-то из вас спас меня от изнасилования, не подскажете ли, кто именно?»
Тамара подошла к окну. Что она помнила об этом человеке? Сильный – лихо справился с мерзавцами, стоит вспомнить, как мотался схваченный за шиворот насильник – будто тот самый цветок в проруби! И вроде бы он был высокий: Тамару бог ростом не обидел, она уж привыкла глядеть на многих мужчин сверху вниз, а этому приходилось наклоняться, когда он встревоженно бормотал: «Вы как? Идти можете? Да я завтра вырублю эту полынь!»
Тамара вытянула шею, поглядела на место своих ночных злоключений – и не сразу узнала его. От полынных зарослей не осталось и следа, будылья сбиты чуть ли не под корень. Вырубил, надо же!
И вдруг Тамара вспомнила точную примету спасителя. Он был в белой майке.
Конечно, ему никто не мешал сегодня переодеться, но она невольно отыскала среди рабочих широкую спину, обтянутую белым, тем более что трое других были одеты кто в черное, кто вообще в какое-то серо-буро-малиновое, да и ростом труженики бетона не удались, кроме этого парня.
Он был высокий, плотный, широкоплечий, с длинными ухватистыми руками, которые проворно действовали мастерком. На нем были выгоревшие штаны цвета хаки, белоснежная майка, казавшаяся почти нелепо чистой при этой грязной работе, и белая каскетка, надетая козырьком назад. Темно-русые волосы аккуратно подстрижены, и вообще – весь его облик отличался чистотой и аккуратностью. Чудилось, что от него пахнет отличным одеколоном, что он не работает, а участвует в каком-то шоу, устроенном для демонстрации моделей рабочей одежды. Но брюки были ему явно тесноваты, они слишком плотно обтягивали сильные ноги.
Парень разогнулся, расправляя плечи; шнурок крестика мелькнул на широкой груди, слегка поросшей черными курчавыми волосами. Тамара как завороженная следила за движениями его торса, смотрела на бедра, на которых чуть не лопались застиранные штаны. Лицо было смугло-румяное, неулыбчивое, красивое – и такое молодое…
Невесть чего испугавшись, Тамара спустилась вниз, вышла из подъезда и, воровато обежав строителей, поскорее исчезла со двора, так и не найдя в себе сил не только обратиться к молодому человеку в белой майке, но и просто взглянуть на него. Боковым зрением она отметила, что он вроде бы стоит и смотрит на нее, но, может быть, это только показалось. Даже и не глядя, она видела эти широкие плечи: бугры мускулов, обтянутые тугой, смуглой, гладкой, будто шелк, кожей… Да, очень сильный, сразу видно, такой не только с двумя – с тремя справился бы запросто. И все-таки она не была уверена, а подойти, спросить, чтобы нарваться на равнодушно-недоумевающий взгляд, – это было свыше ее сил.