Безумное танго
Шрифт:
Ну как, к примеру, мог Юрий не доверять Сане Путятину, которого знал всю жизнь, с тех пор как начал самостоятельно ковыряться лопаткой в песочнице под сиренями в тесном дворике, замкнутом со всех сторон комплексом, состоящим из красных кирпичных «высоток» и столь поэтично называемом в народе «дворянским гнездом»! Нет, Саня не строил песчаных домиков рядом с ним, он был уже «большим», пятнадцатилетним юнцом, однако на его узких, сутуловатых плечах всегда лежала эта нелегкая ноша – присматривать за младшим братишкой Тимкой. Родители их все время чем-то болели, Саня и его бабуля несли весь груз хозяйственных забот. С этим самым Тимкой и играл Юрка Никифоров, с ним-то и дружил еще лет двадцать – все годы, которые были отпущены младшему Путятину на жизнь. Он погиб в автомобильной аварии, странно, даже мистически повторив судьбу своих родителей, которых похоронили за несколько лет до этого. «Ну вот, – сказал Саня над могилкой Тимки – Юрий стоял рядом, тиская кулаки в непонятной, опустошительной ненависти к судьбе, – теперь у меня один братишка остался».
Может, это было сказано вгорячах, ведь Саня был не в себе от горя, отуманенный слезами, которых не мог выплакать, – но Юрий не забыл этих слов. Их на несколько лет развела судьба, Саня служил в армии, потом за какую-то историю угодил на пару лет за решетку, но о Юрии не забывал. Да и тот… именно к Сане он пришел потом, когда стало совсем худо и больше не к кому было обратиться за помощью.
И Саня протянул ему руку, подал эту помощь, именно Саня оказался тогда его спасителем.
Ну как, как поверить, что он при этом сознательно и хладнокровно подставил старинного дружка?! А по всему выходило, что Саня знал о результате игры с самого начала: хотя бы просто потому, что парень в оранжевой каскетке от кого-то получил пароль. Саня тогда сказал, что прямо сейчас же, из аэропорта, позвонит в Амман своим партнерам. Ну что же, выходит, он позвонил не только партнерам, но и конкурентам, чем подписал «другу и брату» Юрке Никифорову смертный приговор?
Ладно, предположим. Но что произошло с кассетой? Или ему с самого начала всучили не то, что нужно? Нет, ее же проверяли… Предположим, Юрия обчистили в самолете, хотя это мало вероятно. Он не впадал в анабиоз, хотя и подремывал иногда. То есть вытащить кассету из сумки, стоявшей в ногах, при желании было можно. Но подменить ее идентичной – в такой же коробочке, с такой же наклейкой «Черное танго»…
И кто это сделал? Стюард? Толстый араб, сидевший сзади? Та замороженная брюнетка, похожая не то на грузинку, не то на китаянку, со своими снежно-белыми коленками? Да она практически ни разу и не глянула в сторону Юрия. Или Саня смог на расстоянии воздействовать на содержимое кассеты?! Фантастика!
И все-таки в этом нагромождении невозможного присутствовала некая реальность, которую Юрий пока не замечал – или не хотел замечать. Для Алёны, к примеру, в его деле все было ясно: она считала, что кассету подменил Саня еще в аэропорту, ну а парень в оранжевой каскетке был подослан им же, чтобы перевести стрелки на Юрия. Просто помешать ему прибыть на встречу с получателями кассеты вовремя – и этим навлечь на себя подозрения.
Да, ей все было ясно… говорят же, чужую беду руками разведу! Когда Юрий начинал азартно доказывать, что добренькая тетенька Фаина Малютина спровадила опальную медсестричку в Амман, вернее, в рабство продала, потому что хотела убрать с дороги свидетельницу убийства, совершенного под видом деликатной операции, глаза у Алёны становились дикие, она начинала задыхаться и чуть ли не в полный голос кричать, что этого быть не могло, что Фаина тварь, конечно, подлая, но не безумная же дура! Зачем ей подставлять под удар центр, бывший делом ее жизни и тщеславия, центр, куда были вбуханы дикие деньги, дело, еще только начавшее приносить по-настоящему хороший доход? Это же все равно, что резать курочку, несущую золотые яйца! Основная черта Фаины – жадность к деньгам, это успели накрепко усвоить все сотрудники центра «Ваш новый образ», она ни за что не стала бы ставить под удар свое благополучие.
И какая связь могла быть между преуспевающей докторшей престижного заведения и торговкой с Мытного рынка? Или Надя некогда обсчитала Фаину, может быть, продала ей гнилые мандарины, и теперь та свершила страшную месть? Вдобавок Алёна сама, своими руками открывала упаковку с самбревином, сознания она при этом не теряла, в анабиоз не впадала, так что никак не могла Фаина подменить ампулу!
– А когда ты за йодом выходила? – с невинным видом подсказывал Юрий. – Почему, кстати, исчез из аптечки этот йод? Ты вышла, а Фаина достает ампулу с инсулином из кармана, кладет на твой столик рядом со шприцем, где только что был самбревин, а его прячет. Сколько на это нужно времени? Секунда? Две? Три?
– Две или три, – невольно соглашалась Алёна. – Но это чепуха. Если так, почему Фаина выводила меня из-под следствия? Зачем спрятала ампулу? Логики нет. Если она хотела свалить на меня убийство, так и валила бы.
– Это у тебя нет ни грамма логики, – начинал сердиться Юрий. – Сама же доказывала мне, что она не могла позволить нанести урон репутации центра. И на тот случай, если ты вдруг начнешь шевелить мозгами и нехорошо удивляться, тебя надо было спровадить подальше.
– Ага, – издевательски кивала Алёна. – И тогда Фаина позвонила в Амман знакомому работорговцу, тряхнула своими связями с иорданской мафией… Так, что ли?
– Откуда мне знать, какие у нее связи? – пожимал плечами Юрий. – Факт тот, что именно она пристроила тебя на это «хорошее, денежное место». Верно?
– Ну…
– А зачем?
– Не знаю… Не знаю! Не могу поверить, что это все взаимосвязано! Детектив какой-то дурацкий получается!
Ну вот! У него – фантастика, у нее – детектив. Однако в отличие от Юрия, который намеревался немедленно, буквально при первой возможности выяснить с Саней Путятиным отношения, Алёна не собиралась ни встречаться с Фаиной, ни звонить ей. И стоило Юрию коснуться в разговоре этой темы, как она умолкала, отводила глаза и замыкалась в скорлупу такой отчужденности, которую правильнее было бы назвать броней. Алёна недвусмысленно давала ему понять, что в ее новой жизни ему нет места, и это так ранило его, так неожиданно больно ранило, что он старался не думать, как это будет: вот они приедут в Нижний, вот возьмут такси, доедут до ее дома – и что? И все?
Думай не думай, гони от себя эти мысли или дай им волю, а проклятая минута настала наконец: такси, которое они без проблем взяли на привокзальной площади (вернее, это их взял штурмом низенький, широкоплечий, белобрысый таксист, выиграв сражение с многими конкурентами!), пробралось по улице Высокова, свернуло, переваливаясь на колдобинах, в проулок… Не горело ни одного фонаря, и во всех окрестных домиках было темно – здесь, на этой совершенно деревенской улочке, по-деревенски рано ложились спать, хотя невдалеке, за оврагом, сверкали огнями многоэтажки Верхних Печер, одного из самых больших городских микрорайонов.
– Дальше куда? – притормаживая на углу, недовольно спросил таксист, который, заполучив их в свою собственность, мгновенно утратил рыночную обходительность, превратившись в типичного хамоватого «совка». – Темно, как у негра в заднице.
Дорожка, конечно… Надо бы добавить за такую дорожку!
– Не надо, – ответила Алёна. – Я здесь выйду. Во-он там мой дом, над самым оврагом, в двух шагах. Возьмите деньги. Потом, значит, отвезете молодого человека на Горького, угол Студеной. Спасибо. Ну, пока!
Это легковесное словечко адресовалось Юрию. Он дернулся было вперед, даже схватил Алёну за руку, но тотчас разжал пальцы. Вроде бы они сто раз обсуждали проблему его вынужденного иждивенчества, сто раз Алёна возмущенно повторяла, что на такую чепуху не стоит обращать внимания, он живет вовсе не за ее счет, а оба они живут за счет проклятущего Алима, гори он огнем в своем магометанском аду, – а все-таки судороги ущемленного самолюбия то и дело скручивали его в самые неподходящие моменты. Вот как сейчас, например, когда она заплатила таксисту и за него.