Безумные дамочки
Шрифт:
— Я сойду с ума, если это не поможет, — сказала она своему отражению.
Джек досматривал шоу, когда она вернулась в гостиную. После этого пошли новости, затем вестерн, который Джек хотел посмотреть. Он прилег на софу с новым бокалом водки. Если и было что-то, что Анита ненавидела больше, чем шоу Джонни Карсона, то это были как раз вестерны. Женщины в них всегда были жалкими и незначительными.
— Мне скучно, — сказала она.
— Сходи к сумасшедшему доктору наверху. Я не слышу скрипа кровати. Наверное, он один.
— Уже поздно для визита.
— Он
— Ты просто хочешь избавиться от меня.
— Ты же скучаешь, — пожал плечами Джек.
На экране Рэндолф Скотт сказал: «Я думаю, эту лошадь надо пристрелить, мэм».
Так он и поступил.
— Я ухожу, — сказала Анита. — Если не вернусь через час, припиши еще одно очко Фингерхуду.
Джек глотнул водку, ни на секунду не отрывая глаз от телевизора.
— Сюрприз, — сказала Анита, когда Роберт Фингерхуд открыл дверь. — Я вас разбудила?
— Нет, я читал. — Кажется, он был рад видеть ее. — Заходите.
— Надеюсь, мое вторжение не очень вас расстроило, — сказала она, проходя в гостиную. — Джек смотрит вестерн, а мне, честно говоря, скучно.
— Все прекрасно. Выпьете что-нибудь?
Несколько минут тому назад ей меньше всего хотелось выпить, но сейчас это предложение показалось великолепным.
— Водку с тоником, если у вас есть.
— Безусловно.
На нем голубой бархатный халат, в котором была Беверли в тот первый и последний раз, когда Анита ее видела. Симона, наверное, тоже его носила, когда жила здесь, и только Бог знает, сколько еще Женщин надевали его. Если верить Джеку, который переехал сюда только шесть месяцев тому назад, все это время в квартиру Фингерхуда бегали потрясающие женщины.
При взгляде на Роберта нельзя было сказать, что он такой уж пожиратель сердец. Он был привлекателен в обычном смысле этого слова, но вот его улыбка… И снова Анита удивилась: что в нем такого, что женщины считают его неотразимым? Может быть, доброта? Симона говорила, что, несмотря на то, что Роберт выгнал ее на Пятьдесят седьмую улицу, несмотря на то, что застала его на полу с Беверли, она все равно будет говорить, что он был очень заботлив, когда они жили вместе.
— У него есть чувство ответственности, — сказала Симона. — Даже если он ведет себя по-свински, то остается ответственной свиньей.
Анита не могла в эту минуту не подумать о Джеке. Как капитан «Боинга-707» Джек был образцом ответственности, но на земле она не могла ни в чем на него положиться. Он был такой аморальный, что ей становилось страшно.
«Делайте что хотите, я здесь ни при чем», — это было его любимое присловье.
Было ощущение, что всю отпущенную на его долю ответственность он изливал на пассажиров, чья безопасность была в его руках. И все-таки, по зрелом размышлении, Анита считала, что это не так. Человеческие способности не ограничены, это вопрос более сложный, вопрос желания раскрыть свою душу. И ясно было, что Джек этого не хотел. Ему легче, безопаснее заботиться о жизни ста пятидесяти пассажиров, которых он никогда больше не увидит, чем об одной женщине, рядом с которой проснется
На ее месте другая задала бы себе вопрос, почему она до сих пор любит его, но Анита жила любовью и робкой надеждой, что когда-нибудь все улучшится. Надежда и настойчивость. Этим она всегда руководствовалась в своей жизни.
— И как вы с ним поживаете? — спросил Роберт, вручая ей бокал.
— Прекрасно, если не считать, что он на три недели покидает меня. — И рассказала об обязательных курсах переподготовки в Индианаполисе. — Разве не ужасно?
— Ужасно, — согласился он, ослепительно улыбнувшись.
— Я присяду на гамак, — сказала она. — Он выглядит таким удобным.
Роберт смотрел, как она пытается устроиться так, чтобы длинная узкая юбка не слишком задиралась. Анита прекрасно помнила, что под ней ничего нет, и размышляла, догадывается ли об этом Роберт. Сама она догадалась, что на нем только халат, и у нее были странные чувства из-за пребывания в квартире чужого человека в полвторого ночи, когда оба они почти голые.
С другой стороны, ей казалось абсолютно естественным сидеть здесь и разговаривать с Робертом, гораздо более естественно, чем разговаривать с Джеком. Роберт умел слушать, чего недоставало Джеку. Она чувствовала, что может рассказать Роберту обо всем, и он посочувствует, но, конечно, это его профессия, его научили этому, как Джека научили летать.
— Роберт, интересно, а что вы думаете о Джеке?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, скажем, Джек не разговаривает, если только это не необходимо. Для него рот раскрыть — все равно что выдернуть зуб. В чем здесь дело?
— Не знаю.
— Но вы же психолог. У вас должны быть какие-то предположения.
— Может, кот проглотил язык.
Анита рассмеялась и тут же снова стала торжественной.
— Он такой чужой, отдаленный, такой… Иногда просто не человек. Отчего это? Скажите, есть возможность, что он изменится? Расслабится?
— Может, и нет. Ответ на ваш последний вопрос. Сколько ему лет?
— Сорок четыре.
— У него уже сформировалось то, что мы называем фундаментом характера, — кивнул Роберт. — Или, как говорит моя мать, он уже на рельсах. А почему Джек таким стал, каждый судит по-своему. С ним могла случиться масса вещей, из-за которых он воздвиг стальной колпак вокруг себя.
Упоминание о стали вызвало у Аниты мысль о приятеле Симоны, и подумала, не говорила ли она о нем Роберту. Анита сожалела, что спросила о Джеке. Слова Роберта огорчили ее.
— Вы давно говорили с Симоной?
— Она заходила на днях, чтобы рассказать о своем приятеле из Детройта. Уверен, вам она тоже рассказывала. Симона хотела, чтобы я объяснил, почему взрослый человек просит приковать его к кровати, чтобы у него возникла эрекция.
— И что вы ответили?
— Помимо всего прочего, я спросил, а почему она решила, что он взрослый? — Роберт рассмеялся. — Симона есть Симона, и она ответила, что когда видит мужчину ростом сто восемьдесят сантиметров и с седыми волосами, то считает его зрелым гражданином.