Безумные дамочки

Элберт Джойс

— Тогда будет еще хуже.

— Они ничего не заподозрят, если ты не напишешь объявления печатными буквами, да и тогда эти идиоты ничего не поймут.

— Надеюсь, я не покраснею.

— Считай это упражнением по самоконтролю, — сказал Питер. — Лучший способ решать такие проблемы.

Они встретились только после обеда. Питер с утра уединился с Тони Эллиотом, а когда вышел, Лу уже спустилась перекусить. Когда она вернулась в редакцию, Питера за столом не было, машинка зачехлена.

Наверное, он уже не вернется, подумала

Лу, наверное, он позвонит ей из города. И ей пришло в голову, что это было бы глупо, потому что на коммутаторе узнают его голос. Что из этого? Они связаны по работе, так почему он не может позвонить ей по делу? Но когда, черт подери, он звонил ей? Сколько раз? Три раза за четыре года?

«Это не их дело», — решила Лу, считая коммутатор гигантской шпионской сетью, чтобы выследить и поймать ее.

В итоге, когда Питер небрежно подошел к ее столу после обеда и поздоровался, она была так удивлена, что так же небрежно ответила и обнаружила, что не покраснела.

— Видишь? — сказал он. — Я так и знал, что ты прекрасно владеешь собой.

— Я даже не буду носить темные очки.

— Ты свободна вечером? Может, поужинаем?

— Чудесно.

— Я заеду в семь. Мне нужно сначала поехать в клуб и переодеться.

— Хорошо.

Они поужинали в полутемном итальянском ресторане на Третьей авеню, где заказали суп из шпината, телятину, сыр, кофе и полбутылки «Орвьето». Как раз это вино Лу так глупо заказала в «Элен» несколько месяцев тому назад, когда противный драматург, имени которого не могла запомнить, предложил ей выпить. А позднее она подцепила Маршалла в Еврейском музее. Если бы ей тогда кто-то сказал, что уже в июле у нее будет роман с Питером Нортропом, Лу рассмеялась бы ему в лицо.

— Тебе не нравится вино? — спросил Питер.

— Очень нравится. Это мое любимое. А что?

— У тебя было странное выражение лица, когда ты его пригубила.

— Я думала о другом.

— О чем или о ком?

— О том и другом.

Питер испытующе посмотрел на нее и деликатно сменил тему.

После ужина они неспешно пошли к ней домой. Едва вошли, Питер обнял ее и сказал:

— Я весь день о тебе думал.

Они быстро разделись, легли в постель, но там немного отдохнули. Теперь, когда знали, как хорошо им будет, не было смысла спешить. Слова тоже были не нужны. Что говорить? А если что-то и произносилось, то ответ был не нужен, отдельные слова просто вырывались из уст, и их звук повисал над мокрыми телами.

— Да, — могла сказать Лу.

— Вот так, — через долгое время мог сказать Питер.

Или: «Я не могу».

— Тебе это нравится?

— О!

— Невероятно.

— Слушай.

— Снова электричество.

Не важно, кто сказал это, в какой последовательности и через сколько времени, назавтра они ничего не помнили. Слова были частью волшебства, их произносили снова и снова в разных сочетаниях, когда они были очарованы близостью. Язык эротики сам

по себе специфичен, как язык любой магии, и так же бессмыслен, когда колдовство заканчивается.

На следующий день, пятого июля, все в «Тряпье» узнали, что секретарша Тони Эллиота уволена, а Лу вспомнила, что Дэвид вернулся в город. Она совсем забыла о нем. И так быстро. Только очень ветреный человек мог забыть кого-то так быстро, а Лу не считала себя ветреной. При этой мысли огорчилась, но ей стало и очень весело, у нее было ощущение силы и свободы. Наверное, она не так нуждалась в Дэвиде, как сама думала все это время.

Вскоре Дэвид позвонил ей.

— Я скучал по тебе, — сказал он. — Как прошел уик-энд?

— Очень скучно.

— Какая была погода в Нью-Йорке?

— Очень жарко. Мне хороший счет за кондиционер. Компания будет в восторге.

— Жаль, что ты не могла уехать.

— Ненавижу ездить в такие дни. Полно машин, и все дергаются. Зато теперь у меня пара выходных на неделе, а это неплохо.

— Вот если бы ты получила колонку… — сказал Дэвид.

— Это вчерашний день, — ответила Лу резче, чем сама хотела.

— Все равно жаль.

— Прошу тебя, Дэвид, забудь о колонке. Ее ведет Питер Нортроп, вот и все.

— Извини. Я просто хотел…

Дэвид хотел сказать, как он ей сочувствует, бедолага. Он стал бедолагой в тот момент, когда Питер Нортроп вошел в нее, но Дэвид еще об этом не знает. Что мне с ним делать, думала Лу.

— Как насчет завтра? — спросил он. — Я сказал Лилиан, что иду в турецкие бани.

Вечер в турецких банях уже давным-давно стал алиби Дэвида перед женой, чтобы провести ночь с Лу. Лу часто шутила:

«Вот уж не думала, что когда-нибудь буду благодарна туркам хоть за что-то».

Сейчас она остро чувствовала грязь их отношений, ложь, непорядочность. Как он смеет так обращаться со мной? Правда, Лу забыла, что два года ее это ни капли не беспокоило. Следующая мысль: у него дряблое тело.

— Завтра, — с сожалением сказала она, — подойдет.

— Я позвоню завтра днем. Не перерабатывай.

Он всегда был таким банальным!

— Попробую, — ответила Лу. — Пока.

Положив трубку, она заметила, что пальцы побелели от напряжения. Лу смотрела на них. Это те же пальцы, по которым пробегал ток, когда она спала с Питером. Тогда она любила их, теперь ненавидела.

— Завтра я встречаюсь с Дэвидом, — сказала Лу Питеру вечером после того, как они трахнулись.

— Да?

— Он попросил, а я не знала, как выпутаться.

— А почему ты должна выпутываться?

Они сидели в саду, во тьме мерцали огоньки сигарет. Лу отчаянно всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть выражение его лица и понять настроение. Он искренен? Саркастичен? Оскорблен?

— Потому что я больше не хочу спать с ним, — сказала она, сомневаясь, что когда-то хотела этого. — Правда, не хочу. Но не хочу и обижать его.