Безумные дамочки
Шрифт:
— Я не верю, что ты когда-нибудь от кого-то зависел, — сказала Лу.
— Да, до встречи с тобой.
— Я боюсь, — неожиданно задрожала она.
— Кого?
— Не знаю. Тебя. Нас. Я чувствую, ты убьешь меня. У меня никогда раньше не было такого чувства.
— У тебя и электричества в пальцах не было.
— Правда. Все взаимосвязано. Я слишком тебя хочу.
— Хорошо.
Лу не знала, как это случилось, почему она это сказала. Но через секунду услышала свой голос:
— Ударь меня.
Ни секунды не колеблясь, он дал ей пощечину.
— Еще раз. Ладно, хватит, —
— У меня не очень получается, да?
— Лучше, чем ты думаешь. Ты не тратил времени, другой мог бы вообще отказаться.
— Ты всегда просишь мужчин об этом?
— Впервые в жизни.
— Еще одно впервые, — сказал Питер, обнимая ее дрожащее, заряженное электричеством тело.
После этой ночи Лу стала физически одержимой, она могла думать только о нем и жила только ради вечеров с ним в розово-лиловой спальне.
Они встречались раза четыре в неделю. Вечера, которые Лу проводила в одиночестве, уходили на сон, стирку нижнего белья, намазывание кремом лица и чтение. Теперь, если она спала одна, то непрерывно вертелась, а однажды протянула руку, чтобы нащупать Питера, и проснулась, поняв, что его нет. Его отсутствие так взволновало ее, что остаток ночи она не спала, лежала, глядя в потолок, и думала, зачем ей это безумие. Лу чувствовала, что не принадлежит себе, она была вне себя, ей это не нравилось, совсем не нравилось, но ничего не могла с этим поделать.
С ней это случилось только однажды, и, как она неохотно вспомнила, глядя в потолок, было еще один раз. Все произошло вскоре после ее переезда из Филадельфии в Нью-Йорк, и это был студент. Он учил ее писать статьи, был женатым и не слишком красивым. И все же в нем что-то было. Когда он прикасался к ней, она млела. Несколько дней после встречи с ним тело ее пылало, соски опухали, а сознание мутилось. Лу бродила, как во тьме, ожидая только встречи с ним.
Он не любил ее и не притворялся. Называл ее Луис. Она ненавидела это имя, но из его уст оно звучало музыкой. Он мог бы называть ее Агнесс или Присциллой, ей было все равно. Лу пыталась понять, что в нем такое, что она становилась безоружной, и решила, что, скорее всего, это его недоступность. А что, если это простая старая, сильная биохимия? Ей нравился его запах, хотя не могла бы объяснить, что это за запах. Легкий лимонный аромат, вот и все, что могла сказать. Наверное, так же невозможно описать цвет. Как это возможно? Можно ль пламя синим написать?
Успеваемость у нее стала неровной, потому что она все время думала о чем угодно, только не об учебе. Однажды ночью он сказал ей: «У тебя самая лучшая пиписка из всех, которые я встречал». — «Да нет, обычная», — ответила Лу.
Это была, в общем, правда. Он считал ее нимфоманкой, сначала она спорила с ним, а потом перестала, потому что решила, что, может, он и прав, может, к девятнадцати годам прорвалась ее подлинная натура.
Она делала все, что он хотел, но, к счастью для нее, хотел он немногого. В конце семестра Лу потеряла его как учителя, а вскоре и как любовника. Он заявил, что решил отныне быть верным жене из-за детей и все такое прочее. А через несколько месяцев она узнала, что он связался с семнадцатилетней
Теперь начала страдать работа Лу в «Тряпье», и однажды Тони Эллиот сказал ей:
— Что-то у вас притупилось перо. Что-нибудь случилось?
— Может, у меня начался ранний климакс.
— Если я могу чем-то помочь…
Она удивилась. Впервые увидела, как Тони сбросил маску равнодушия и искренне посочувствовал ей. Может, все-таки он человеческое существо, подумала она, удивляясь, почему же тогда уволил секретаршу.
— Я постараюсь исправиться, — сказала она. — У меня сейчас личные проблемы.
— Я в вас верю. Вы великолепный репортер.
— Вы имеете в виду, — улыбнулась Лу, — была им.
— И остаетесь.
Он взялся за телефон, показывая, что разговор закончен.
— Ты еще любишь свою жену? — спросила она ночью Питера.
— Не думаю. Но восемь лет жизни и дети что-то значат. Возможно, это не любовь, а привычка, но я все равно не хочу жить с ней.
— Но ты о ней думаешь, — сказала Лу, ненавидя себя за настырность.
— Временами. Нет. Чаще. Я думаю об этих восьми годах, и мне кажется, что мы не были несчастливы. Не восхитительные годы, но по-своему нормальные. И все равно не хочу возвращаться, слишком поздно. Но я удивлен. Я удивлен даже проблемой лифчика, о которой тебе говорил. Скажи, я преувеличивал, говоря, что Беверли — посредственность?
— Ты хотел оправдать разрыв.
— Да, что-то вроде этого.
Мужчины, которые недавно разошлись с женами, просто несносны, подумала Лу. Они ни здесь, ни там. Болтаются, как цветок в проруби. Самое худшее время для связи с ними. У женатых мужчин типа Дэвида была возможность вернуться домой к успокаивающей привычной рутине жизни. Мужчина, который недавно развелся, должен создать для себя новый образ жизни, что-то предпринять, чтобы заполнить возникшую пустоту. А некоторые, вроде Питера, метались между двумя разными мирами, не примыкая к одному и не порывая с другим.
Не следовало говорить о Беверли и Фингерхуде. Возможно, тот факт, что Беверли заинтересовалась другим мужчиной, пробудил интерес к ней. Зачем она ему сказала? Без сомнения, это глупое, злобное желание показать, что она знает о его жене нечто, чего не знает он. Глупость и ничего больше. Нужно было придержать язык. Мысль, что Питер может вернуться к Беверли, сводила ее с ума, и от этого она стала еще одержимее сексом. Как будто могла крепче привязать его безудержными постельными играми, хотя и сама понимала, что это чепуха.
В конце месяца Лу получила от Дэвида чек на сто долларов и записку: «Пожалуйста, возьми деньги. Ради Джоан». Выглядело так, что Дэвид заботливый и неэгоистичный, в отличие от нее. Она не доверяла неэгоистичным людям, не могла поверить в их искренность. В письме Лу поблагодарила Дэвида, написав, что надеется на выздоровление Лилиан.
— Лилиан прекрасно себя чувствует, — сказал Дэвид, когда позвонил после получения письма. — А как ты? Я жутко скучаю по тебе.
— Все хорошо.
— Не хочешь как-нибудь поужинать вместе?