Безумные дни
Шрифт:
— Да, давай по возможности дворами, — скомандовал я. — Не выезжая на широкие улицы.
Чёрт его знает, по кому они там шарашат, не попасть бы под раздачу ненароком.
Дворами оказалось ехать тяжело — они давно превратились в поле боя необъявленной войны пешеходных горожан с автомобилистами. Первые вкапывали в проездах столбы и перегораживали арки плитами, вторые бросали машины там, куда смогли через эти надолбы прорваться. В результате массивный внедорожник то продирался между припаркованными машинами, отрывая им зеркала, то лез напролом газонами. Пётр матерился вполголоса, но не затыкаясь, поражая богатством метафор.
За бортом затрещало, зашипело, и неестественный голос сказал: «…манию жителей! Штаб гражданск…» — и смолкло.
— О, объявляют что-то! — вскинулся Сеня.
Пётр притормозил и открыл окно, однако система оповещения только всхрапнула, хрюкнула пару раз и заткнулась.
— Слушай, а радио у тебя работает? — осенило меня. — Должны же дублировать по ФМ…
Пётр включил магнитолу и уже на третьем канале поймал вполне разборчивое:
— …покинуть город! Оставайтесь дома, помогайте соседям, создайте запасы воды! Карантинные службы имеют приказ стрелять без предупреждения! Организуйте домовые комитеты, пресекайте беспорядки, ожидайте команды врачей и спасателей! Мародёрство будет наказываться по всей строгости военного положения!
— Карантинные, блядь, команды, в жопу их через гланды проебись мелким пропиздом… — злобно прокомментировал Пётр. — Вот как эти мудацкие пиздопляски теперь называются!
— Это «команды врачей и спасателей» с «крокодилов» ракетами по проспекту хуячат? — поддержал его Сеня. — Ну, усраться теперь…
Радио зашипело, передача прервалась, но через некоторое время возобновилась, постоянно прерываемая помехами:
— …использованное террористами биологическое оружие… …необходимые карантинные меры… …понимание. Ситуация под контролем…
Валить-валить-валить отсюда! Оставленный на произвол судьбы город быстро становится очень некомфортным местом для жизни даже без «аффекторов», а уж с ними…
Дверь подъезда неожиданно оказалась заперта. Я удивился — кодовый замок на ней вечно был сломан, скидываться на его ремонт жители не хотели, так что так и жили — нараспашку летом и накидывая на кривой гвоздь упертую откуда-то пружину зимой. Я несколько раз сильно пнул оббитое жестью деревянное полотно.
— Кто там ломится? — послышалось недовольное сверху. Из окошка над подъездным козырьком торчала физиономия всё того же соседа с третьего этажа. Фингалы его налились красивой лиловой побежалостью, нос распух в крупную сливу, губы пельменями…
— Ну, и какого хуя? — поинтересовался я у него.
— А, это ты… — огорчённо сказал сосед. — А я думал, тебя уже…
Не договорив, он исчез из окна, и вскоре дверь открылась.
— Проходи, — сказал он, стараясь на меня не смотреть. — Извини, что утром так… Не знаю, нашло что-то. А тебя тут искали…
— Я в курсе, —
— Давайте быстрей, — поторопил Сеня рыжую, которая всё это время демонстрировала чудеса невозмутимости, и галантно подал руку заплаканной девице. Та руку отвергла и вылезла гордо и самостоятельно, хотя и несколько неизящно, по причине высокой машины и небольшого роста.
Сосед было дёрнулся протестовать, но, увидев свисающую с плеча рыжей винтовку, сразу передумал. Только пробурчал что-то на тему, что «дом не резиновый», но настолько себе под нос, что я решил проигнорировать.
Пётр вылез из машины и пошел за ними, но я остановил его жестом.
— А ты куда?
— Возьми меня с собой, Македонец! — умоляюще сказал он. — Здесь же пиздец полный!
— А нахрен ты нам сдался? — откровенно спросил я. — Какой нам с тебя прок? Ты же всех продал, и нас продашь при первой оказии.
— И куда мне теперь? — тихо и растерянно спросил он.
— Да куда хочешь. Автоматы в багажнике забирай, нам они не нужны. Пользоваться, небось, умеешь, не пропадешь.
— Но…
— Всё, прощай.
Я закрыл дверь подъезда у него перед носом, задвинул наспех приколоченную к ней здоровенную щеколду и поднялся в квартиру.
— Извините, дамы, — расшаркивался там Сеня, — чая не предлагаю, потому что нет ни хрена, всё уже на базе. Там и попьем. А теперь приглашаю всех в сортир!
— Я не хочу, спасибо, — удивлённо ответила девица.
— А придётся… — продолжал веселиться этот шутник.
— Сеня, перестань… как это у вас называется? Троллить ребенка перестань.
— Я не ребенок! — тут же откликнулась девочка. Какие они предсказуемые…
— Ладно, ладно! — угомонился Сеня. — У нас там кросс-локус… Ну, точка перехода, то есть. Сейчас мы отряхнём прах этого мира с наших ног!
Эх, молодость, молодость. Одна баба на всю башку отмороженная и слишком для него взрослая, другая — вообще несчастный ребёнок, но, при виде двух самок хвост распускается как бы сам собой. Не может Сеня не повыпендриваться.
Я оглядел квартиру, в которой после утреннего обыска всё было вывернуто наизнанку и выпотрошено на пол — нет, вроде ничего больше отсюда не нужно. Убирать тем более глупо — мы сюда не вернёмся. Прислушался к себе — нет ли ностальгических чувств? Ничего не обнаружил. Устал, зол, жрать хочется. Никто мне тут не дорог, никого не жалко. Нехороший я человек, недобрый.
Зашли в туалет — девица затравленно озиралась, то ли ожидая, что мы её сейчас группово изнасилуем в душе, то ли ещё чего себе дурацкого надумав, но зашла безропотно. Рыжая продолжала действовать с невозмутимым лицом индейского вождя, но к самой идее перехода относилась, кажется, положительно. Я выключил свет, Сеня закрыл дверь и засопел, сосредотачиваясь. Минута, две…
Сеня распахнул дверь — за ней был всё тот же коридор моей старой хрущёвки.
— Не работает, — констатировал он очевидное.
— В смысле? Перегруз?
— Нет. Такое ощущение, что я тут и не ходил никогда. Ну, или вообще — ходить некуда. Как в стену уперся.
— Может, на той стороне проблема? — ляпнул я первое, что пришло в голову. — Пришли толпой единороги, повалили сортир…
Сеня задумался.
— Не похоже… — с сожалением сказал он. — Я как будто чувствую, что конечный пункт на месте, но что-то не пускает.