Безумные
Шрифт:
Даня начинает смеяться. Да, черт возьми, я даже просмотрел плейлист сестры!
— Джастин Бибер! Она же его ненавидела, а тут вдруг целых семь песен подряд. А еще, Егор Крид с целым альбомом!
— Бог мой, так её надо выпороть как следует! — шутит Даня. Думаю, мое хмурое выражение лица дает ясно понять, что шуточки сейчас совершенно неуместны. — Послушай, Макс, ты слишком опекаешь её. Будь проще, дай ей немного воздуха. Уже вздумал плейлист смотреть… Кошмар.
— Я что, запрещаю ей что-то делать? Запрещаю с подружками встречаться, в кино ходить, в соцсетях общаться, или что? Я лишь хочу быть уверен, что она
— Ну, вряд ли в ближайшее время к ней прилетит Джастин Бибер, чтобы… — Даня замолкает, увидев мой ненавистный взгляд. — Поверь, Мила мне как родная сестра. Я не задумываясь сверну голову тому, кто посмеет причинить ей вред, даже Джастину Биберу, мать его! Но я также понимаю, что ей необходимо развиваться, учиться, знакомиться, заводить друзей, влюбляться… Что будет с девчонкой, если её постоянно контролировать? Она либо когда-нибудь сорвется назло тебе и наделает кучу глупостей, либо замкнется и останется старой девой, что у окошка одиноко вяжет носки и варежки. Тебя беспокоит, что в её плеере играют песни Бибера и Крида? — с доброй усмешкой спрашивает Даня.
— Мне не по себе, когда я вижу её мечтательный взгляд, — сухо отвечаю я. — Мне не по себе от того, что Мила больше не ведет себя так, как раньше, потому что её мысли заняты кем-то. Я ненавижу перемены. Когда вот так: бабах! Сразу все меняется и приходиться перестраивать себя, потому что у Вселенной внезапно случилось недержание и она решила хорошенько навалить на меня.
Даня подходит ко мне и по-братски кладет руку на мое плечо. Его семья очень помогла нам с Милой, и я век буду благодарен этим людям за колоссальную поддержку и безграничную заботу.
— Сейчас не та ситуация, Макс, — спокойно добавляет Даня. — Теперь у вас все хорошо, все живы и здоровы.
Мила выросла чудесной девушкой. Если вдруг ей понадобится твоя помощь или совет, я уверен, она придет к тебе. У вас особые отношения.
Похлопав меня по плечу, Даня подходит к столу и отключает зарядное устройство от своего телефона. Сегодня на нем темно-серый костюм и белая рубашка. Если бы Инга Васильевна видела сейчас своего делового сына, то непременно назвала бы завидным женихом, недоумевая, почему же у нее до сих пор нет невестки. Она часто так говорит. Веселюсь, когда Даня при этом закатывает глаза и отмахивается, точно старик, которому надоело слушать бабский треп. В такие моменты я вспоминаю нашу с Милой маму и гадаю, сказала бы она мне нечто подобное? Сверкали бы её глаза от восторга и согласилась бы она потанцевать со мной несколько секунд под воображаемую музыку? Конечно — да. Она никогда не отказывалась. Только вот Мила уже не верещала бы детским звонким голоском и не прыгала бы вокруг нас, хлопая в ладоши. Потому что моя сестра уже взрослая.
Черт возьми.
10
Я снова здесь. Среди масок, улыбок, смеха и громкой музыки. Ни за что не подумала бы, что вернусь сюда, но на это было несколько причин. Вопервых, золотая карточка все эти дни буквально мозолила мне глаза. А что самое забавное, я даже не пыталась спрятать её или выбросить (ни за что!). Она продолжала лежать на подоконнике и каждый раз, когда солнце золотило её глянцевую поверхность, мои глаза тут же завороженно глядели на нее. У меня не было домашнего питомца, который молчаливо бы выслушивал мой монолог, зато имелась эта пластмассовая штуковина, один взгляд на которую мысленно отправлял меня в ночной «Манхэттен». Во-вторых, узнав о наличии этой карты, Илона заметно воспаряла духом.
«Какие планы на субботу?» — написала она мне в соцсети.
«Дожить до нее. А что, есть предложения?»
«Да. Думаю, ты догадываешься, о чем я».
Я тут же подумала, что Илона занимается каким-то мазохизмом, ибо как иначе назвать явное стремление оказаться в одном месте с человеком, что так некрасиво с ней поступил? И да, мне бы хотелось взглянуть на этого Казанову! Чисто из интереса.
Ну, а в-третьих, желание убежать от реальности усилилось в стократно, после внезапного появления мамы и Миши на пороге моей квартиры. Хуже и быть не могло.
— Да неужели! И года не прошло! — вякнула мама, когда я нехотя открыла дверь.
— И тебе привет, мам, — сквозь зубы сказала я, бросив на Мишу рядом с ней оценивающий взгляд. Отчего-то их суровые физиономии вызывали во мне тошноту. — Что-то случилось?
— Не пригласишь? — буркнула она.
— Я занята, занимаюсь уборкой, — соврала я, смахнув с плеча выпавшие пряди. — Нужно предупреждать о визите.
— Да мы бы с радостью, вот только ты нарочно трубку не берешь и на сообщения не отвечаешь.
— Правда? Не слышала… Так, чем могу помочь?
— Я за вещами приехал, — наконец, сказал Миша, требовательно изогнув бровь. — Надеюсь, ты ничего не выбросила?
Прошел ровно месяц с того дня, как мы разбежались, но только сегодня он решился приехать за оставшимися вещами, которые я собрала для него в две небольшие коробки, что ютились на холодном балконе. Ладнобы один, но зачем надо было тащить с собой мою мать? Группа поддержки?
— Я все собрала, не переживай, — спокойно ответила я, взглянув на него. Его голубые глаза уже не казались такими добродушными и своими. И отчего-то неприятный осадок появился в душе; как будто назло перед глазами промелькнули теплые воспоминания о нашем знакомстве, долгих телефонных разговорах и тех минутах, когда во мне трепетало легкое девичье волнение при встречах. — На балконе две коробки.
Миша молча разулся и, как только скрылся в коридоре, мама схватила меня за руку и резко притянула к себе.
— Живо поговори с ним! Не смей так просто отпускать его!
— Для чего ты здесь? Чтобы лишний раз поиграть моими нервами?
— Твои выходки сведут меня в могилу! Он все еще любит тебя, сделай же ты хоть что-нибудь! Неужели тебе никого не жаль? Ты и понятия не имеешь, как Миша переживал все это время!
— А ты, гляжу, в курсе. — Я замолкла, резко выдернув руку из жесткой хватки. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза, словно между нами проходили бои без правил. — Хотя бы раз в жизни попробуй понять меня, мама. Пожалуйста.
— Ты совершаешь самую глупую и непростительную ошибку, Каролина, — сказала она мне пренебрежительным тоном. — Когда одумаешься — будет слишком поздно. Поэтому даже не вздумай приходить ко мне и плакаться. Я уже ни чем не смогу тебе помочь.
И она ушла. Я изумленно таращилась на её темную макушку, что спустя несколько секунд скрылась за мутными стеклянными дверями, и едва могла пошевелиться. Разве не ей ли я должна жаловаться на жизнь, плакаться, когда становится трудно и обнимать, когда требуется забота?