Безумные

Anyuta

Мила заканчивает разговор. Таращусь на бардовый корешок книги-обманки, что стоит на самом краю длинной полки, а мой мозг отказывается принимать эту чертову действительность, в которой моя собственная сестра (младшая!) указала мне мое место. С ней точно что-то случилось, ведь прежде она никогда не позволяла себе разговаривать со мной в таком тоне. Она никогда не была так в себе уверена. Она никогда не говорила мне «чао» и просто бросала трубку, как сейчас…

Я понятия не имею, где она. Не знаю, кто с ней рядом, помимо этой Даши. Такое чувство, что я вообще ничего не знаю о своей младшей сестре, о которой заботился с самого её рождения. Я заклеивал острые углы на столах специальными наклейками, чтобы она ненароком не поцарапала о них лобик. И хотя основную часть заботы о ней возлагали на себя наши родители, я все равно переживал за малышку Милу, боялся, что она свалится с качели во дворе и разобьет голову, пока мама трещит с другими молодыми мамочками на лавочке. Я безумно переживал за её первый день в детском саду, опасался, что найдется какой-нибудь дикий пацан, который будет обижать мою лапушку-сестренку…

В семнадцать лет меня посетила одна мыслишка, что впоследствии объяснила мне само понятие судьбы и доказала существование тех самых знаков, которые человек, порой, отказывается замечать. Миле тогда было пять, маме позвонили из детского сада и сообщили, что моя тихоня-сестра подралась с мальчишкой (этот гаденыш все-таки нашелся!) и случайно ударилась лицом о край круглого стола, от чего под глазом мгновенно образовался синяк. Я в тот момент рубился с одноклассником в приставку и хотел только одного — надрать задницу его футбольной команде, которая постоянно меня обыгрывала. Но тут в комнату постучала мама и сообщила мне кошмарную новость из детского сада. Сама она, как мне тогда показалось, совсем не испугалась за дочурку, скорее, мама по-своему обрадовалась случившемуся. Мол, глядите какая у нас разбойница растет, в обиду себя не даст, не боится драться с мальчишками, а родителям того сорванца, что накинулся на нее из-за игрушки, должно быть стыдно за поведение сына. Мы с мамой приехали в садик, пока воспитательница объяснялась с ней, я заглянул в игровую комнату, где всегда пахло омлетом и молоком, и среди бегающих туда-сюда детей увидел свою сестру, сидящую на детском стульчике с надутыми губами. Увидев меня, Мила распахнула блестящие глазенки и подскочила с места. Пока она бежала ко мне, я с ужасом глядел на огромный фингал под её правым глазом и царапину на подбородке, а потом, пока она в спешке пыталась обо всем мне рассказать, я как коршун вглядывался в лицо каждого пацана. Уже тогда все они были для меня врагами. В тот день я поругался с мамой, которая решила отказаться от беседы с тем мелким террористом, что едва не убил мою сестру. Мол, его родители сами поговорят с ним и этого будет достаточно. Тогда то я и подумал, может это что-то да значит? Мама спокойна, папа веселится, глядя на фингал пятилетней дочери, а я в ужасе от того, что оба отказываются придавать значение столь кошмарному случаю! Может, они просто делятся со мной своими обязательствами? Пятьдесят на пятьдесят.

В семь лет Мила свалилась с дерева, собирая яблоки у бабушки в саду. Чудом ничего не сломала, но здорово ушибла руку. Как-то раз она порезала ножом указательный палец на самом изгибе, а я чуть в обморок не упал при виде такого количества крови из одного несчастного пальца! Честное слово, я думал, что потребуется переливание!

Все, что случалось с Милой родители находили вполне нормальным. С дерева свалилась — со всеми детьми это случается! Оса ужалила и щеку раздуло — так ведь это же так весело, нужно сначала сфотографировать «вздутую Милу» и только потом намазать уксусом! Порезала палец — ничего особенного, главное, что до сухожилия не добралась. Все, что случалось с Милой я считал абсолютно ненормальным и всегда пытался хоть как-то обезопасить её от воздействия внешнего мира. С самого её рождения я чувствовал, что должен это делать. Особенно, когда папа с гордостью говорил, что если вдруг что — у Милы есть защитник, который никогда не бросит её в беде. И чуть позже это самое «если вдруг что» случилось. Все сто процентов родительской заботы о Миле в одночасье достались мне. Наверное, этому суждено было случится, жаль только, что за эти семь лет я так и не научился должным образом заботиться о сестре.

* * *

— Выглядишь паршиво. Надеюсь, я здесь не при чем?

Ну, как сказать. Я всю ночь прокручивал в голове поучительную речь, представлял, как в какой-то момент повышу голос настолько, что Мила разревется от ужаса, а теперь мне даже не хочется смотреть на нее.

— Доброе утро, — с улыбкой говорит она и пихает меня кулаком в плечо. — Как повеселился вчера?

Сжимаю руль, стискиваю челюсти и резко давлю педаль газа. Машина дергается, напугав тяжелым рычанием женщину с ребенком. Мысленно прошу прощения у совершенно невиновных в моем паршивом настроении людей и вспоминаю, как грубо прогнал вчера Каролину. Чуть позже, часам к пяти утра, когда в двадцать первый раз посмотрел на фото, что прислала мне Мила перед сном (как и обещала), я, наконец, осознал, как некрасиво поступил; несложно догадаться, что Каролина подумала обо мне, услышав фразу «сходи развлекись». Теперь на меня давит груз вины перед девушкой, которая вряд ли уже посмотрит в мою сторону, не то что заговорит. Игре пришел конец.

— Ладно, можешь поорать на меня. В конце концов, тебе нужно выплеснуть весь свой гнев. Давай. — Подначивает Мила. Продолжаю молча управлять автомобилем по пустынным городским дорогам, прикусив язык. — Ну же! Макс, давай! Отчитай меня! Отчитай меня полностью…

— Заткнись, — не выдерживаю я. Бросаю на нее раздражительный взгляд, никоим образом не намереваясь говорить о прошлой ночи (пока что!), потому что машина для этого не самое лучшее место. Да и голова раскалывается от недосыпа. Но как только замечаю веселые искры в её ореховых глазах, непреодолимое желание придушить собственную сестру в миг затуманивает уставший разум. — Я и подумать не мог, что ты настолько безответственная и глупая девчонка, Мила!

— Отлично…

— В тебе нет ни капельки уважения и сочувствия к бабушке, ко мне, к деду!

— Особенно к деду, конечно…

— Какого хрена ты поперлась невесть куда, не предупредив меня?

— Нет, нет, ты хотел сказать, не спросив у меня разрешения, верно?

— Где ты была? В каком-то клубе?

— Бог мой, Макс, мне семнадцать, кто меня впустит то? — продолжает веселиться она назло мне.

— Где ты была, черт возьми?! — ору я, стукнув по рулю. — Ты хоть представляешь, что я вчера испытал за то время, пока отчаянно пытался дозвониться до тебя? Я не знал, где ты, не знал, с кем ты. Мне такая хрень лезла в голову, что говорить страшно, а ты сидишь сейчас и смеешься надо мной, потому что, мать твою, смогла одурачить меня! Ты потеряла мое доверие, Мила.

— Как будто оно было, — буркает она, сложив руки на груди.

— Ты больше никогда не останешься у кого-либо с ночевкой.

— Ладно, — пожимает она плечами. — Прошлая ночь того стоила.

Что она сейчас сказала?

— Что ты сейчас сказала? — ошеломленно спрашиваю я, глядя на нее. Что, черт возьми, такого было в прошлой ночи, чтобы Мила так спокойно восприняла мой запрет на ночевки у подруг?

— Жизнь прекрасна! — мечтательно произносит она, склонив на бок голову. Моя башка закипает. — Жизнь так прекрасна, Макс. Расслабься, прошу тебя.

— Ты занималась сексом? — не выдерживаю я, подрезав старый автомобиль, что сонно тащится по дороге. — Кто этот покойник?

— По-твоему, я могу быть так счастлива только потому что занималась сексом? Бог мой, Макс, теперь я кажется понимаю, чем ты занимаешься на закрытых субботах, — усмехается она, проведя рукой по длинным блестящим волосам. — Нет, я конечно, знала, что ты там не в приставку рубишься, но неужели только секс делает тебя счастливым?

— Где ты была вчера?

— Спасибо, что ответил.

— Где ты была вчера?!

Мила с раздражением оглядывает меня, поджав губы.

— Не позволю тебе испоганить мне настроение, Макс. Ты уже все сказал: во мне нет ни капельки уважения и сочувствия, я безответственная и глупая девчонка, которой до своего совершеннолетия запрещено ночевать у одноклассниц, а я напомню тебе, что восемнадцать мне стукнет через два с половиной месяца, поэтому, ждать освобождения из твоих оков осталось недолго, — с мечтательной улыбкой говорит она и подмигивает мне.

Оставшиеся десять минут проводим в полном молчании. По радио играет какая-то муть, что нравится Миле, по дорогам едут сонные болваны, а пасмурная погода только сильнее подчеркивает этот хреновый-хреновый день. Не успеваю припарковать автомобиль у высокого забора, как автоматические ворота гаража поднимаются и спустя несколько секунд на улицу выезжает автомобиль деда. Бабушка выходит следом, держа в руках плетеную корзину для овощей и фруктов. Разве еще кто-то пользуется этой старинной вещицей, когда отправляется в магазин?