Безупречный друг
Шрифт:
– У меня новый друг. – Ответил я. – Новенький в нашем классе. Он играет на пианино.
– Замечательно. – Улыбнулась она. – Можешь пригласить его. Пусть сыграет на Витином пианино. А то я давно не слышала музыки. В доме стало так тихо….
– Ладно.
Я пошел в комнату, которую еще недавно делил с братом и посмотрел на пианино. Что-то магическое исходило от него. Я обошел инструмент со всех сторон, будто ища тайный смысл в картине известного художника. Пианино не стояло, подпирая угол или одну из стен комнаты, как в домах тех немногих моих знакомых, которые были счастливыми обладателями этого громоздкого инструмента. Витька не
– Скажи, что я тебе говорю? – Спрашивал Витька, начиная неистово играть.
– Ты говоришь, что хочешь выманить мою шоколадку. – Отвечал я, зная, что он давно уже прикончил свою.
– Нельзя плавать так мелко, но, если не догадаешься, о чем я тебе играю, она моя! – Смеялся он и продолжал перебирать клавиши.
И я, без сомнения, знал каждое слово его обращения, словно, разговаривал с ним на языке музыки. Это всегда был надрыв, буря, стихийное событие вселенского масштаба. А перед смертью, перед тем, как уйти под воду навсегда, он играл штиль. Никогда я еще не слышал от него такого мягкого и спокойного исполнения. Как будто путник, окончивший путь. Как лягушка, которая барахталась в молоке и вдруг успокоилась. Но вот что произошло в тот момент, когда она перестала барахтаться? Утонула ли она или выпрыгнула из кувшина, опёршись на взбитое масло?
А что, если это было Витькино послание? Что говорил он мне такой безоблачной симфонией? Закончил путь? Но Витька не был лягушкой, которая сдалась бы. Он был сильным и твердым. Учителя пророчили ему великое будущее. Директор школы, и по совместительству историк, прочил Витьке карьеру политика. А вот директор музыкальной школы, вручая диплом своему лучшему выпускнику, требовал от моего отца отдать молодого гения в консерваторию. Отец улыбался, кивал головой и резко осуждал его настойчивость.
– Это не мужская судьба! – Говорил он маме, как только она заикалась о таланте Витки. – Будь он девочкой – да, пусть играл бы на уроках музыки свои гаммы. Но он – парень! Отличник! С его головой нельзя хоронить себя в деревянном гробу фортепиано. Из Витьки выйдет прекрасный врач. В Колпашево как раз не хватает хороших врачей. Представляешь, какое будущее его ждет?
– А если он не хочет такого будущего? – Робко интересовалась мама.
– Он – ребенок. Он вряд ли знает, чего хочет. – Отрезал отец, и на этом разговор заканчивался.
Я кружил как стервятник над пианино, ища в нем подсказку. Я открыл верхнюю крышку и заглянул вовнутрь. В темноте, между струнами торчал кусок бумаги. Я потянул за уголок и достал его. Это было письмо. Последнее послание Витьки. Сердце вырывалось из груди. Я уселся на кровати поудобнее. Дрожащими от нетерпения руками, я развернул сложенный вчетверо тетрадный листок. На нем Витькиным каллиграфическим почерком было написано несколько строчек: «Никогда не сдавайся! Верь в себя! Иди за мечтой! Цель оправдывает средства! Все ради конечного результата! Ты в ответе!»
Что это было? Набор фраз для мотивации, заставляющих Витьку каждый день доводить свою игру на пианино до совершенства или предсмертное послание? А что, если это был не несчастный случай? Что если это был запланированный уход, вдруг это был Витькин выбор? Что если он посчитал, что закончил здесь?
Было ли это посттравматической депрессией или еще чем-нибудь, но я вовлекся. Я больше не скучал по Витьке и не винил себя в произошедшем. Я начал расследование. Раз уж я решил стать милиционером, почему бы не начать с дела, в котором больше вопросов, чем ответов, и которое так важно для меня. Я стал расследовать «Дело об исчезновении Понамарева Виктора». Я его так и назвал. Завел толстую общую тетрадь, подписал ее и приклеил на первую страницу Витькину записку. Начало было положено. С этого дня «Дело» стало чем-то вроде моего личного дневника, в который я записывал все свои размышления, независимо от степени их важности для расследования. Я знал, что время стирает улики и притупляет память, поэтому фиксировал каждую мысль, мелькнувшую у меня в голове. Не хотел, чтобы то, что сейчас кажется неважным ушло в небытие до того, как будет выяснена его истинная значимость.
Для успеха предприятия хорошему следователю, по моему мнению, был необходим план. И я его составил. Впоследствии я частенько дополнял и изменял его, но первоначальный план выглядел так:
1. Поминутное описание последнего дня Виктора моими глазами.
2. Последние дни жизни Виктора от мамы и папы.
3. Последняя неделя Витьки в школе.
4. Тщательный допрос Ивара.
5. Подсказки в личных вещах (записи, дневник? рисунки, ноты, номера телефонов, адреса, контакты, вырезки из газет….)
Теперь мне предстояло выяснить, не мог ли мой брат покончить собой добровольно.
Что я мог сделать для своего списка? Как минимум описать свой последний разговор с Витькой. Я вспомнил, что брат был выпившим, сказал, что поссорился с кем-то и позвал меня купаться. Я записал это и ушел в себя. Когда я вернулся в сознание, то обнаружил, что машинально нарисовал на развороте тетради пляж, себя на берегу, отвернутого от речки и Витьку в воде, наши вещи, пункт милиции, дорогу, несколько кустов, которые я запомнил. Этот рисунок я назвал «Картой места преступления».
Я гордился собой. И решил при встрече показать карту Ивару, чтоб он показал точно: откуда он пришел, куда ушел и что видел. Надо было дополнить рисунок его изображением.
На следующий день, выбрав удобный момент, я спросил у мамы:
– Ты не замечала ничего странного в последнее время в поведении Вити?
Она отказывалась верить в то, что ее любимый сын утонул, поэтому не оплакивала его и легко шла на такие разговоры.
– Кое-что было. Он стал каждый день говорить, что любит меня, и играл намного больше: и утром и вечером. Папа даже ругался, говорил, что голова болит от постоянного бренчания, помнишь?
Я помнил. И отец помнил тоже. Думаю, он чувствовал себя виноватым за свою раздражительность в эти последние дни.
– Теперь воцарилась тишина, а его голова болит больше прежнего. – Вздохнула мама. – Витя сказал перед уходом в школу, что наступил самый главный день его жизни.
– Ага. – Кивнул я, задрав кверху указательный палец правой руки, и удалился в свою комнату.
Это было важно. Мне он тоже в тот день говорил, что это самый главный день в его жизни и еще просил запомнить, что семья – это самое важное. Я срочно записал все, что вспомнил и узнал от мамы в «Дело об исчезновении Виктора Понамарева». Тетрадь заполнялась, история обрастала новыми фактами. На очереди был осмотр берега и точное нанесение кустов на карту, а также общение с Иваром и одноклассниками Витьки. Последним и, возможно, самым информативным шагом дела был обыск его части комнаты.