Безупречный друг
Шрифт:
Я чувствовал себя счастливым, разумеется, лишь на столько, насколько это было возможно в нынешней ситуации. Я уже не был одинок в нашей с Витькой комнате, со мной всегда был мой верный молчаливый друг – «Дело». С ним я делился своими соображениями, строил гипотезы, советовался и молчал.
Опросить всех одноклассников Витьки не представлялось возможным, поскольку все они уже окончили школу, и большинство из них разъехались на учебу в более крупные города или же ушли в армию. Те немногие, до кого я добрался, отрицали даже малейший намек на конфликт и, как один, утверждали, что Витька в тот день был очень счастливым и доброжелательным.
– Он обещал вернуться
– Не надо. Спасибо. – Сказал я и, усевшись на уединенную скамейку на школьном стадионе, быстро записал Зинкины показания. Не было похоже, что Витька собирался утопиться, но может что-то случилось по дороге от школы до дома? Может он поссорился не с одноклассниками, а с кем-то еще?
В тот же день мне по плану предстоял обыск Витькиных вещей, но этому не суждено было сбыться. Подходя к дому, я встретил соседских мальчишек, которые сообщили мне, что в реке нашли утопленника. Они бежали к тому месту, я последовал за ними. Толпа зевак заполонила берег. Многие из них знали меня в лицо и понимающе расступались, давая пройти к телу, предположительно принадлежавшему моему брату. Труп прибился к берегу в том самом месте, где утонул Витька.
Наконец я выбился в первые ряды. Тело утопленника лежало на куске брезента, и было прикрыто им же. Я вырвался из толпы и подбежал к трупу. Еще до того, как кто-либо успел что-нибудь понять, я с силой одернул покров утопленника и ахнул. Моему взору предстал такой кошмар, от которого я не мог оправиться следующие несколько месяцев. Утонувший был явно молодым парнем, но на этом все: по лицу нельзя даже было определить цвета его кожи. Голова была ярко синюшной, даже в каком-то смысле черной, щеки и губы – опухшими, веки полностью закрывали выпученные глаза. От черно-синего лица вниз к груди, словно паутина, спускалась черная венозная сетка, она захватывала плечи и струилась вплоть до живота. Кожа в складках шеи и на руках отстала от тела и облезла, все еще держась тонкой пленкой в отдельных местах. Над локтями и по бедрам также отчетливо красовался сине-черный сосудистый рисунок. В остальном, это было тело невысокого слегка полноватого брюнета со слезающей повсеместно кожей, как при сильном солнечном ожоге, и со сморщенной кожей кистей и пяток. Никаких опарышей, выраженных трупных пятен, жуткого зловония и следов укусов обитателей реки не было.
Милиционеры с криком набросились на меня. Один оттащил меня от тела, а другой быстро прикрыл утопшего брезентом. Меня впихнули в толпу и приказали всем расходиться. Между тем, как я открыл брезент и тем, как меня оттащили оттуда, прошло не более пяти секунд, однако я запомнил каждую деталь. Намертво запечатлел ее в своем мозге. После этого я неоднократно видел во сне этот момент, с той разницей, что утопленник вставал и тянул ко мне свои сморщенные руки. Я просыпался от собственного крика и потом до утра не мог уснуть.
Итак, мне не пришлось быть экспертом по криминалистике, чтобы определить, что утопленнику не более месяца. Ну не мог он пролежать в воде все лето и не разложиться как следует. К тому же темные волосы, как и небольшой рост покойника, говорили в пользу непринадлежности его моему почти двухметровому тощему брату. Витька был увлеченной натурой. Он забывал поесть и поспать. Ему нужно было двигаться. В его сутках было в два раза больше времени, чем в моих. И, видимо, образовывалось это дополнительное время в основном за счет обеда и отдыха, столь необходимых мне.
Да и вообще, мы с Витькой были очень разными и внешне и внутренне. Внешне я походил на добродушного бурого мишку, плотного, но не толстого. Росту во мне к тому времени было около ста семидесяти пяти сантиметров, и, забегая вперед, отмечу, что я все-таки подрос до ста восьмидесяти двух сантиметров впоследствии. Волосы мои были черными, как у индейца, лицо широкое, круглое, улыбчивое, кожа смуглая. А вот брат мой был бледнокожим арийцем с голубыми глазами. Его, длинные для парня, светлые волосы были в постоянном бардаке. Я так и не понял, то ли они вились, потому что он был кудрявым, то ли просто хаотично спутывались, создавая видимость природных завитков. Но больше всего в Витькиной внешности с первого взгляда привлекал его орлиный нос. Это был выдающийся греческий профиль, острый с горбинкой. В купе с тяжелым пронзительным взглядом и взъерошенными назад волосами, этот нос делал Витьку похожим на птицу: мокрого воробья или охотящегося коршуна – по ситуации.
– Сережа! Сережа! Это он? – Услышал я голос, пробирающейся сквозь толпу матери.
– Нет! Не он! – Радостно ответил я, как будто это могло означать, что Витя жив.
– Ты уверен? – Уточнила она, приблизившись.
– Да. – Ответил и обнял ее. – Этот едва выше тебя.
Еще какое-то время все стояли, перешептываясь и переглядываясь, и вдруг относительную тишину разорвал душераздирающий женский крик. Я посмотрел туда, откуда он исходил, и увидел склонившуюся над уже неприкрытым телом женщину, очевидно, мать утонувшего.
– Пойдем отсюда. – Внезапно задрожав, сказала мама и потянула меня домой.
В каком-то смысле это была наша победа. Парень, пропавший восемь дней назад, всплыл, а Витька – нет. Что могло помешать ему всплыть, в случае утопления? Ведь к его ногам не был привязан груз, а рядом не было никого, кто мог бы придать его исчезновению насильственный характер…. Безусловно, я внес все эти события и мысли в «Дело об исчезновении Понамарева Виктора».
Говорят, неопределенность – хуже всего. Не знаю для кого это действительно так. Возможно, отец хотел бы, чтоб все это поскорее закончилось. Нам же с мамой легче было считать Витьку исчезнувшим без вести, нежели опознать его в распухшем трупе утопленника, лежавшего сейчас на берегу.
С того дня ничего особо не изменилось в нашем укладе, кроме того, что я начал играть на пианино. Каждый день после уроков Денис учил меня новым пьесам (гаммы я освоил довольно быстро). Как выпускник музыкальной школы, он авторитетно заявил, что у меня талант, и если я продолжу свое обучение, то за пару лет освою семилетнюю программу.
– Наверняка можно договориться в музыкалке на обучение экстерном, надо просто, чтоб тебя прослушали преподаватели. – Уговаривал Денис.
– Не знаю, это же платно. – Сомневался я.
– Платно, и что? Нельзя зарывать талант в землю. Ты раньше играл когда-нибудь?
– Нет. Витька к своему инструменту никого на пушечный выстрел не подпускал. – Засмеялся я. – Он жил музыкой.
– А сейчас играешь? – Спросил Денис.
– Да, только когда отца нет дома, его это раздражает.
– Раздражает, что ты играешь на пианино брата?
– Нет, он не любил и когда Витька играл. – Пожал плечами я.
– Странный у тебя пахан: при такой нелюбви к музыке отдать сына в музыкалку и еще семь лет платить за нее… – Денис покрутил пальцем у виска.