Безутешные
Шрифт:
Хоффман ринулся к большому черному автомобилю и открыл настежь дверцу для пассажиров. Шлепая к автомобилю, я ощущал, как в мои теплые домашние туфли просачивается влага. Уже забираясь в машину, я одной ногой наступил в глубокую лужу и совершенно вымочил туфлю. У меня вырвалось громкое восклицание, но Хоффман уже поспешно занимал место водителя.
Пока он покидал стоянку, я всячески старался обсушить ноги о мягкое покрытие. Взглянув в окно, я увидел, что мы уже мчимся по главной улице, и с удивлением отметил, насколько усилился поток транспорта. Более того, ожили многие магазины и рестораны, и за ярко освещенными витринами перемещались целые толпы покупателей. По мере нашего продвижения поток машин все возрастал, пока
– Неудачно получилось, – сочувственно заметил я. – Ведь еще совсем недавно я был свидетелем того, как весь город был погружен в сон.
Хоффман, занятый своими мыслями, рассеянно ответил:
– С транспортом в городе положение все хуже и хуже. Не знаю даже, есть ли какой выход. – Он снова ударил по рулю.
Минут пять мы понемногу продвигались вперед молча. Хоффман тихо произнес:
– Мистер Райдер путешествует.
Я решил, что ослышался, но он повторил эти слова еще раз, слегка взмахнув рукой, и тогда я догадался, что он репетирует заготовленную фразу, которая по прибытии должна объяснить наше опоздание:
– Мистер Райдер путешествует. Мистер Райдер – путешествует.
Пока мы пробивались через плотные заторы ночного транспорта, Хоффман время от времени продолжал бормотать вполголоса фразы, разобрать которые мне не удавалось. Он целиком ушел в свой собственный мир – и с каждой минутой выглядел все более взвинченным. Однажды, когда мы не успели проскочить на зеленый свет, до меня донеслось восклицание: «Нет-нет, мистер Бродский! Это было замечательное, замечательное создание!»
Наконец после поворота мы оказались на пути за городскую черту. Здания вскоре исчезли, и по обе стороны дороги пролегали темные пустые пространства – очевидно, фермерские поля. Машины попадались редко, что позволило нашему мощному мотору набрать скорость. Хоффман заметно смягчился – и в обращении ко мне вернулась его обычная любезная манера:
– Скажите мне, мистер Райдер, вы всем довольны у нас в отеле?
– О да, все чудесно, благодарю вас.
– Комната вас вполне устраивает?
– О да, вполне.
– А как постель – удобна?
– Лучше некуда.
– Я потому спрашиваю, что постелями мы особенно гордимся. Мы обновляем матрасы через очень короткие промежутки времени. Ни в одном отеле в нашем городе их не заменяют так часто. Это неоспоримый факт. Матрасы, которые мы выбрасываем, многим из наших так называемых конкурентов служили бы еще несколько лет. Известно ли вам, мистер Райдер, что если поставить в длину все использованные матрасы, которые мы выбрасываем в продолжение пяти финансовых лет, то линия протянулась бы от здания городского совета прямо через фонтан за угол Штерн-гассе и достигла бы аптеки мистера Уинклера?
– Неужто? Это впечатляет.
– Мистер Райдер, позвольте мне быть откровенным. Я основательно размышлял о вашей комнате. Естественно, что в дни, предшествовавшие вашему прибытию, я массу времени уделил выбору комнаты. Во многих отелях на вопрос: «Какой номер в заведении лучший?» – отвечают просто. Но мой отель – совсем не тот случай, мистер Райдер. За годы я уделил уйму внимания самым различным комнатам. Бывало, что на меня нападала – ха-ха! – как выразились бы некоторые, одержимость той или иной комнатой. Стоит мне увидеть потенциальные возможности какого-то номера, я тотчас начинаю думать об этом целыми днями, а затем с величайшим тщанием переделываю его с тем, чтобы достичь максимально полного совпадения с моим проектом. Не всегда мне это удается, но в ряде случаев, после серьезных трудов, результаты оказались близки к моему замыслу, а это, согласитесь, не может не радовать. А затем – вероятно, это недостаток моего характера – не успеваю я довести переделку номера до победного конца, как меня захватывает другая цель. Толком еще не опомнившись, я уже с головой погружаюсь в новый план. Да, некоторые считают это одержимостью, но я не вижу тут ничего худого. Что может быть скучнее отеля, где все комнаты выполнены в соответствии с одной и той же избитой концепцией? Я же полагаю, что каждый номер должен быть продуман с учетом его собственных неповторимых свойств. Словом, мистер Райдер, я хочу сказать вот что: в отеле у меня нет ни одного номера-фаворита. После длительных раздумий я пришел к заключению, что более всего вас устроит тот номер, который вы сейчас занимаете. Но, познакомившись с вами, я в этом уже не так уверен.
– Нет-нет, мистер Хоффман! – запротестовал я. – Номер просто отличный.
– Но я думаю об этом непрерывно с утра до вечера с тех самых пор, как мы встретились, сэр. Мне кажется, по темпераменту вы скорее подходите к другой комнате. Знаю какой: возможно, утром я вам ее покажу. Не сомневаюсь, она вам понравится больше.
– Нет, мистер Хоффман, в самом деле… Номер, где я живу…
– Простите мою откровенность, мистер Райдер. Ваш приезд подверг комнату, которую вы сейчас занимаете, первому настоящему испытанию. Видите ли, после выработки концепции четыре года назад в этой комнате впервые поселился поистине выдающийся гость. Разумеется, я и в мыслях не имел, что когда-нибудь вы, собственной персоной, почтите нас своим присутствием. Но дело в том, что работал я над этой комнатой, представляя себе человека, весьма схожего с вами. Так вот: только теперь, с вашим приездом, номер используется по тому назначению, которое ему отводилось. И я вижу ясно, что четыре года тому назад допустил несколько существеннейших промахов. Этого трудно избежать, даже с моим опытом. Вне всякого сомнения, я разочарован. Сочетание оказалось неудачным. Я предлагаю вам, сэр, перебраться с нашей помощью в номер 343 – он, я чувствую, гораздо ближе вам по духу. Там вам будет спокойней – и сон тоже улучшится. Что касается вашего теперешнего номера, он целыми днями не выходит у меня из головы. Я всерьез намереваюсь в нынешнем виде его ликвидировать.
– Мистер Хоффман, не надо!
Я выкрикнул это с такой силой, что Хоффман оторвал взгляд от дороги и воззрился на меня в изумлении. Быстро спохватившись, я со смехом сказал:
– Я хотел только вас попросить не пускаться из-за меня в такие расходы и хлопоты.
– Я пойду на них ради собственного спокойствия, заверяю вас, мистер Райдер. Мой отель – это дело всей моей жизни. Я допустил грубейший просчет относительно той комнаты. Не вижу другого решения, как только полностью ее уничтожить.
– Мистер Хоффман, эта комната… Дело в том, что я испытываю к ней привязанность. Мне там поистине очень хорошо.
– Не понимаю вас, сэр. – Хоффман выглядел неподдельно растерянным. – Комната явно с вами не согласуется. Теперь, когда мы с вами познакомились, я могу утверждать это определенно. Вы проявляете деликатность. Я с удивлением узнал, что вы питаете к этой комнате особую привязанность.
Я вдруг рассмеялся – возможно, без необходимости слишком громко.
– Ничуть. Особую привязанность? – Я снова залился смехом. – Комната как комната, и ничего больше. Если требуется ее уничтожить – значит, уничтожить! Я охотно переселюсь в другой номер.
– А, я очень рад слышать от вас подобное мнение. Не только до вашего отъезда, но и долгие годы спустя меня мучила бы мысль о том, что однажды вы останавливались в моем отеле и были вынуждены терпеть такие неудобства. Просто не понимаю, о чем я думал четыре года тому назад. Стопроцентный просчет!
Мы мчались сквозь темноту, долгое время не видя встречных фар. В отдалении кое-где смутно различались фермерские постройки, однако в основном по обе стороны лежала пустая непроглядная чернота. Хоффман не сразу нарушил молчание: