Безутешные
Шрифт:
Вопрос был, очевидно, обращен ко мне. Я был несколько задет тем, какую роль Борис себе присвоил, не нравилось мне также, что они вдвоем уселись сзади, словно я был шофером, поэтому я решил не отвечать.
Следующие несколько минут мы ехали молча. Мы достигли того же перекрестка, и я сосредоточился на том, чтобы припомнить, как вернуться на лесную дорогу. Мы еще двигались по пустынным городским улицам, когда Софи произнесла (ее голос был еле различим при шуме двигателя):
– Это предупреждение.
Я не понял, ко мне ли она обращается, и собирался обернуться, но она продолжила так же тихо:
– Борис, ты слушаешь меня? Мы должны осознать это предупреждение. Твой дедушка стареет. Ему нужно беречь себя. Нечего прикидываться, будто он такой, как прежде. Нужно поберечься.
Борис что-то ответил, но его слов я не разобрал.
– Я об этом уже думала, – продолжала Софи. – Тебе я ничего не говорила, потому что знаю, как… как ты привязан к дедушке. Но сама я об этом уже давно задумываюсь. Были и другие признаки. А теперь, когда это произошло, мы не можем больше прятать голову в песок. Он стареет и должен беречь себя. Я не говорила тебе, но у меня в голове вертятся планы, и уже не первый день. Я собираюсь поговорить с мистером Хоффманом. Подробно обсудить будущее дедушки. Я собрала все сведения. Поговорила с мистером Зедельмайером из отеля «Империал», а также с мистером Вайсбергом из «Амбассадора». С тобой я не делилась, но видела, что дедушка уже не таков, как раньше. Поэтому я искала выход. Обычная история: человек, который, вроде твоего дедушки, много лет служил в гостиницах, на известном этапе получает работу несколько иного характера. Не с такой большой нагрузкой. В отеле «Империал» есть служащий много старше твоего деда, его можно видеть в вестибюле, неподалеку от входа. Он был шеф-поваром, а когда стал слишком стар для этой должности, для него придумали другую. Он носит роскошную униформу и сидит в углу вестибюля за большим столом красного дерева с чернильным прибором. Мистер Зедельмайер говорит, что он очень полезен и оправдывает свое жалованье до последнего гроша. Гости, в особенности постоянные, были бы недовольны, если б, войдя в отель, не обнаружили старика на привычном месте. Он придает отелю изысканность: думаю, мне нужно будет поговорить об этом с мистером Хоффманом. Дедушка мог бы заняться чем-нибудь в этом роде. Конечно, платить ему станут меньше, но он сохранит свою комнатку, которую так любит, и будет получать питание. Может быть, ему поставят стол, как в «Империале». Но, может быть, дедушка предпочтет стоять где-нибудь в вестибюле, одетый в специальную униформу. Я не говорю, что это нужно организовать немедленно. Однако затягивать тоже не следует. Он уже немолод, и его болезнь – это предостережение. От фактов не спрячешься. Притворяться бессмысленно.
Софи сделала паузу. К тому времени я успел достигнуть опушки леса. Небо окрасилось в пурпур.
– Не волнуйся, – повторил Борис. – С дедушкой все будет в порядке.
Я услышал, как Софи глубоко вздохнула. Потом она произнесла:
– У него будет больше свободного времени. Ему уже не придется так много работать, и вы сможете чаще бродить вечерами по Старому Городу. Или где-нибудь еще. Но ему потребуется хорошее пальто. Поэтому я сейчас захватила его с собой. Настало время отдать дедушке это пальто. Я долго его хранила.
Послышалось шуршание, и, взглянув в зеркало, я обнаружил рядом с Софи мягкий коричневый пакет с пальто. Тут мне пришлось обратиться к ней, чтобы справиться о дороге, и она, казалось, впервые заметила меня с тех пор, как мы выехали. Она склонилась вперед и проговорила мне в ухо:
– Я ждала чего-то в этом роде. Непременно поговорю вскоре с мистером Хоффманом.
Я пробормотал несколько одобрительных слов и прибавил фарам яркости, поскольку мы въезжали под сень леса.
– Другие, – проговорила Софи. – Им хоть бы хны, ни до чего нет дела. Я никогда так не могла.
Несколько минут она молчала, но я ощущал затылком ее дыхание и вдруг понял, что жду прикосновения ее пальцев к своей щеке. Софи произнесла:
– Помню. После маминой смерти. Как было одиноко.
Я снова взглянул на нее через зеркало. Она все так же наклонялась ко мне, но глаза ее были устремлены вперед, на лес.
– Не тревожься, – мягко проговорила она, и снова послышалось шуршание пальто. – Я позабочусь, чтобы нам было хорошо. Нам троим. Я об этом позабочусь.
Я остановил машину на небольшой парковке где-то на задах концертного зала. Над дверью напротив нас все еще горел ночной фонарь, и, хотя это была не та дверь, через которую я недавно вышел, я поспешил туда. Оглянувшись, я увидел, что Борис помогает матери выйти из машины. Когда они входили в помещение, он покровительственно придерживал ее за спину. Докторский чемоданчик, который мальчик нес в другой руке, неловко стукался о его ноги.
Дверь привела нас в длинный изогнутый коридор, и почти сразу нам пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить тележку с продовольствием, которую толкали двое мужчин. По сравнению с прошлым разом температура в помещении поднялась на несколько градусов, стояла духота. Заметив поблизости двух музыкантов в концертной одежде, которые дружески болтали в дверном проходе, я с облегчением понял, что Густав находится где-то неподалеку.
Пока мы следовали по коридору, нам попадалось все больше оркестрантов. Многие из них уже переоделись, но все еще, казалось, были весьма легкомысленно настроены. Они громче прежнего смеялись и перекрикивались, а далее мы едва не столкнулись с человеком, который выходил из уборной, держа виолончель так, словно это была гитара. Кто-то сказал:
– О, вы ведь мистер Райдер? Помните, мы виделись раньше?
Четверо или пятеро мужчин, проходивших по коридору, замедлили шаг и уставились на нас. Все они были нарядно одеты и, как я в ту же секунду определил, пьяны. Человек, который со мной заговорил, держал букет из роз и, приближаясь, небрежно им размахивал.
– Недавно в кинотеатре, – продолжал он. – Мистер Педерсен нас познакомил. Как ваши дела, сэр? Друзья говорят, что я тогда осрамился и должен просить у вас прощения.
– А, да, – отозвался я, узнав собеседника. – А вы как поживаете? Рад снова вас видеть. К сожалению, я сейчас очень спешу…
– Надеюсь, я не был слишком груб, – не унимался пьяный. Он приблизился ко мне вплотную, так что наши лица едва не соприкасались. – Я никогда себе этого не позволяю.
У его спутников вырвались смешки.
– Нет, вы вовсе не были грубы. Но сейчас вы должны меня извинить…
– Мы искали маэстро, – продолжал пьяный. – Не нет, не вас, сэр. Нашего собственного маэстро. Видит мы приготовили ему цветы. В знак нашего глубочайшего уважения. Не знаете ли, сэр, где его можно найти?
– К сожалению, понятия не имею. Но… боюсь в этом здании вы его пока что не найдете.
– Нет? Он еще не прибыл? – Пьяный обратился к своим спутникам. – Нашего маэстро еще нет. Что бы это значило? – И снова ко мне: – Мы принесли ему цветы. – Он опять встряхнул букет, и несколько лепестков осыпалось на пол. – В знак привязанности и уважения от городского совета. И просьбы о прощении. Конечно. Мы так долго его не понимали. – Его спутники вновь сдавленно захихикали. – А его еще нет. Нашего любимого маэстро. Ну что ж, в таком случае побудем еще немного с музыкантами. Или вернемся в бар? Как мы поступим, друзья мои?
Я видел, что Софи и Борис проявляют все большие признаки нетерпения.
– Простите, – пробормотал я и двинулся дальше Позади нас послышались новые сдавленные смешки, но я решил не оборачиваться.
Наконец суета вокруг стихла – и мы увидели впереди тупик и толпу носильщиков перед дверью последней уборной. Софи ускорила шаги, но, не дойдя до двери, остановилась. Носильщики при виде нас проворно расступились, и один из них – жилистый мужчина с усами, которого я помнил по Венгерскому кафе – выступил вперед. Он держался неуверенно и вначале обратил свои слова только ко мне: