Безвечность
Шрифт:
За два месяца кочевой жизни у меня прибавился новый чемодан, до краёв набитый литературой об искусстве и древними мифами, которыми я заинтересовалась после просмотра интересного эпического фильма про Одиссею. Понравился мне не только сюжет, но и то, что он был снят, когда я была подростком. Брендона бы тоже заинтересовало моё новое увлечение, но он бы предложил заменить бумажные книги на электронные. Это бы облегчило мой багаж, но меня не привлекает дисплей. Мне нравится перелистывать страницы, разглядывать иллюстрации, писать комментарии на полях, подчёркивать моменты, к которым я позже хотела бы вернуться. Кай разделил бы мою точку зрения. Он из моей эпохи, хоть и никогда в ней не жил. Как бы я ни пыталась, не думать о Кае не получается. Читая книгу, глядя на звёзды, слушая музыку, сидя на подоконнике,
Миф об Орфее и Эвридике запал мне в душу. Я несколько раз перечитывала его, проводя невидимую параллель между мной и Каем. Странно, что эту историю до сих пор не экранизировали. Хотела бы я посмотреть фильм об их любви, но Кай не умеет читать мысли и вряд ли обратит внимание на умершую Эвридику и её отчаянного мужа, пытающегося вернуть любимую. Было бы интересно поработать над сценарием, осовременить и расширить двухстраничный миф, добавить предысторию, но главное — сохранить смысл и драму. Не все сказки имеют счастливый конец, и меня это в какой-то степени успокаивает. Видимо, по этой причине мне так приглянулась история двух влюблённых, которых разлучило царство мёртвых.
Когда Эвридика умерла, Орфей отправился в нижний мир на поиски Аида, чтобы тот воскресил его любимую. Парню удалось убедить самого повелителя мёртвых, но при условии, что Орфей не будет оборачиваться к жене, выводя её из подземелья, иначе она навсегда останется во власти Аида. Эта часть напоминает мой неожиданный уход из жизни Кая. Не знаю, к каким методам он прибегал, чтобы меня найти, но его попытки потерпели неудачу. Я сама хотела остаться в тени. Если бы Кай появился на пороге моего временного жилья, я бы повторила слова Аида и попросила его уйти без оглядки, но, в отличие от Эвридики, не последовала бы за ним. Кай сделал бы так, как я его попросила, а Орфей ослушался Аида. На выходе из подземелья он обернулся и увидел душу жены, которую он больше никогда не сможет вернуть. Оба парня поступили так, как им велит сердце, но итог одинаков: их любимые далеко. Как оценить поступки обоих? Кто любит по-настоящему? Ответы будут так же глупы, как и вопросы. Я так прониклась этим мифом, что сама стала его частью.
В перерывах между чтением книг, улучшением кулинарных навыков и уборкой комнаты я всячески старалась перестать чувствовать себя одинокой в окружении сотен тысяч людей, ни один из которых не мог заменить мне Кая. Это всё равно что стоять возле школы, которую окончила несколько лет назад, заглядывать в окна и видеть силуэты учеников и учителей, являющихся частью школьной жизни, но уже не твоей. Ты видишь знакомые стены, но больше не хочешь в них возвращаться, потому что там всё стало другим и никогда для тебя не будет прежним. В моих дневниках не было ни слова сказано о бывших одноклассниках, хоть и в то время я ещё могла позволить себе нормальное общение с людьми без страха быть разгаданной. Бывает же такое, что ты одна из двадцати пяти человек не чувствуешь себя частью класса, не разделяешь их увлечения, не интересуешься их жизнью, не ходишь на вечеринки и не влюбляешься каждый месяц в нового парня. Разве по этим причинам меня не должно привлекать одиночество?
За эти два месяца и одну неделю не было ни дня, чтобы я не подумала о Кае. В каждом прохожем на улице я искала его улыбку, причёску, глаза или хотя бы такую же рубашку, но не находила. Кай стал приходить ко мне во снах, как я ему и обещала. Былая тоска по Стефану — это отголоски прошлого, по сравнению с желанием хоть на несколько минут поговорить с Каем. Мне не хватает наших бесед на крыше или за чашкой кофе, или в парке, пока Касси и Джонни резвятся на траве.
— Как ты относишься к субкультурам? — спросил Кай после небольшого летнего выступления Триш и Дилана в моём дворе.
В тот день пришли их друзья, которых я видела по приезду в Мираж. Они оказались весёлыми ребятами, несмотря на общественные стереотипы.
— Ты решил сделать ирокез или отрастить волосы ниже лопаток? Или может, хочешь растянуть огромные туннели в ушах? Учти, я это не вынесу!
Зная
— А я недостаточно экстранеординарен для тебя?
— Что за слово? Нельзя было сказать «необычен» или «креативен»? Произнеси его по слогам, — попросила я.
Кая забавляют мои частые просьбы разобрать слово по морфологическому составу или посчитать количество букв и звуков. Я это делаю не для того, чтобы показать своё превосходство, мне просто нравится играть со словами.
— Шутишь? Я лучше потрачу это время на поцелуй, — сказал Кай и сдержал слово. — Ты так и не ответила.
— Ты тоже, — сказала я, закинув ноги на колени Кая и положив голову ему на плечо.
Он перестал раскачивать качели, которые теоретически помнят тепло моих родителей. Папа поставил такие же во дворе, когда я была маленькой. Мне нравилось кататься на них, и я могла часами не заходить домой. Мама с балкона кричала мне, чтобы я не раскачивалась так сильно, но только при такой высоте я могла почувствовать себя ближе к небу. Мои первые качели были обычной деревянной доской, крепящейся на дереве с помощью канатной верёвки. Потом папа купил мне железные со спинкой. Со временем они стали скрипеть, как кентервильское привидение, что никакое масло не помогало. Третьи качели были широкими с деревянными перекладинами, мы могли уместиться на них с мамой и папой втроём. Нам нравилось сидеть на них, подстелив плед, щёлкать семечки и слушать радио. Эти моменты были редкими, но я дорожу ими. Мы с Каем сидели на точной копии тех качелей. Несколько лет назад я отправила Оливеру фотографию, чтобы он заказал такие же, потому что старые давно развалились. Я как будто знала, что вернусь домой.
— Я работаю над сценарием нового фильма «На волне». Хочу посвятить его различным субкультурам, зародившимся в прошлом веке. Я разговаривал на эту тему с друзьями Дилана и Триш, они много интересного рассказали мне о своей жизненной философии и музыкальных предпочтениях. Они даже согласились принять участие в съёмках, хотят, чтобы эта лента была настоящей и передавала всю сущность того времени.
— Это невозможно передать, — сказала я, вспомнив свои фотографии и записи в дневнике, сделанные в самый разгар популярности неформальных течений. — Представители сегодняшних субкультур значительно отличаются от тех, кто их зарождал. Я тоже была подростком и знаю, как легко перенимаются манеры поведения, стиль в одежде и интересы то у одной субкультуры, то у другой. В итоге формируется личность, на которую сложно повесить тот или иной ярлык.
— Знаю, — ответил Кай. Я посмотрела наверх и увидела только подбородок, но представила, как на лице Кая появилось удивление. — Это мне и интересно, как с течением времени видоизменялись субкультуры и формировались новые. Хочу начать фильм с истории о хиппи, панках и готах, а закончить современной волной.
— С трудом себе это представляю.
— Тебе когда-нибудь нравятся мои идеи?
— Редко, — сказала я, и Кай шутливо ущипнул меня за коленку. — Нелегко рассказать о субкультурах. Если не постараться, получится документальный фильм, которых уже снято несколько десятков. Нужно придумать сюжетную линию, которая заинтересует зрителя, которая понравится не только неформальным личностям, но и всем остальным…