Безвечность
Шрифт:
Я стучу в дверь и слышу родной лай и топот пушистых лап по паркету. Если Кай и спал, то Джонни его уже разбудил, и они оба появились на пороге. Чувства одолели разум, и я наклонилась к ретриверу, чтобы обнять его и зарыться в золотистой шерсти. Он стал облизывать мне руки, и я поняла, что влюбила в себя даже Джонни.
— И как я после этого должен целовать своей девочке руки? Джонни, ты мерзкий пёс, — как всегда, с лучезарной улыбкой на лице сказал Кай. Ему не нужно солнечной погоды, чтобы быть счастливым. Он сам излучает тепло. — Солнце, у тебя что-то случилось? Ты никогда не приходила так рано, ещё
Он всегда прав. Он видит мои заплаканные глаза, но тактично молчит. Он никогда не задаёт лишних вопросов, потому что знает, мне это не понравится. Он всегда безупречно выглядит, даже после сна, как сейчас. Его волосы взъерошены. На нём первая попавшаяся под руку футболка и домашние шорты. Он никогда не боится, что на его пороге могут в любой момент оказаться журналисты или фотографы, чтобы выложить в интернет очередную копромитирующую статейку. Ему всё равно, как он предстанет перед публикой, потому что ему нечего скрывать. Он может быть смешным и серьёзным, дружелюбным и недовольным. Его слова всегда искренны, и, в отличие от меня, он никогда не будет притворяться.
— Ты знаешь, сколько мне исполнилось вчера? — спросила я без привычных приветственных поцелуев в щёку или губы.
Кай немного помешкал и жестом пригласил меня войти, вместо чего я села на ступеньки возле Джонни на его коврик. Мальчик, запомнившийся мне своими изумрудными глазами, последовал моему примеру, раскинув ноги на всю лестницу.
— Это и есть причина твоей грусти? — спросил он, ища встречи взглядом. Номер с захватом моего подбородка сегодня не сработает.
— Ответь, — попросила я, гладя Джонни, лежащего между мной и Каем, за что я ему сейчас благодарна. Если я окажусь рядом с парнем, пахнущим кофе и ментоловым гелем для душа, не смогу устоять и напрочь забуду, зачем сюда пришла.
— Ты всегда гладишь его, даже когда он провинится, а меня как будто не существует, — сказал Кай, и до меня наконец дошло, что он не хочет поднимать тему моего возраста. Его она не заботит, но он знает, что она заботит меня.
— Не переводи тему. Я серьёзно.
— Окей. Если тебе во время съёмок был двадцать один год, то сейчас, полагаю, тридцать два. Не положено у девушки спрашивать о её возрасте, даже если она твоя. Я думал, ты не хочешь говорить на эту тему, потому что я младше тебя на семь лет, и тебе неловко от этого. Ты боишься, что все считают меня твоим сынком. Я вижу это по твоим глазам, когда за нами наблюдают соседи. — Кай так быстро произнёс эти слова, будто он репетировал их перед зеркалом.
— В целом ты прав, но проблема гораздо глобальней. Переезжая на новое место, я всегда говорю, что мне двадцать один год, потому что так у меня будет больше времени, чтобы задержаться в том или ином городе.
— Зачем? — спросил Кай.
— Зачем переезжаю или зачем задерживаться?
— Зачем врать?
— Теоретически я не вру, — ответила я, набрав в лёгкие как можно больше воздуха, и повернулась лицом к Каю, чтобы он не счёл мои слова за шутку. — Примерно в двадцать один биологический год развитие моего организма остановилось.
— Да, ты выглядишь моложе своего возраста, но почему? Операции? Поэтому ты больше не хочешь появляться на публике? — Взгляд Кая забегал по мне. Впервые я
— Кай, мне восемьдесят два года.
Я сделала это. Призналась. Это должно породить в сердце Кая ненависть ко мне. В его добром и хрупком сердце.
— Впервые слышу от девушки такие цифры. Я всегда знал, что с чувством юмора у тебя в порядке, — сказал Кай.
Он улыбается, глядя на меня, и от волнения запускает руку в свои волосы. Его улыбка не наполнена радостью, она вызвана смущением и удивлением.
— Слушай, я давно пережила кризис среднего возраста, — сказала я, чем вызвала более широкую улыбку. — Это я говорю на тот случай, если ты думаешь, что моя депрессия связана с днём рождения.
— Так я сначала и подумал, — сказал Кай, пытаясь отодвинуть задремавшего Джонни, чтобы сесть рядом со мной. Я убрала его руку с собаки и спрятала свою в карман, чтобы больше не возникло желания коснуться какой-либо части тела Кая.
— Я родилась в 1980 году, — сказала я.
Не помню, когда произносила это в последний раз. Наверное, в школе или в университете, когда моя жизнь ещё была нормальной, когда можно было сказать о дате своего рождения.
— Ты вампир? — не растерялся Кай.
Узнаю мерцающие огоньки в его глазах. Он обещал играть по моим правилам и не собирается отказываться от своих слов, даже когда услышал самую нелепую вещь в жизни.
— Да. Я сплю в гробу и питаюсь кровью, а мой укус сделает тебя таким же! — подыграла я, еле сдерживая улыбку. С Каем так легко, что я забываю о проблемах. Этого я и боялась. Пора взять себя в руки и включить Еву, которая дерзит и отстаивает своё мнение, в общем, делает всё то, что я и делала до второго поцелуя с Каем. — Разве похоже, что я шучу? Кай, я родилась не вчера, мой день рождения был в марте. Седьмого числа, если быть точной.
— Неужели… — Кай уставился на меня, как на музейный экспонат. Наконец я вызвала у него те эмоции, которые хотела. Он больше не узнаёт меня. — Ты так редко называешь меня по имени!
— Кай! — Он точно издевается.
Я и правда редко к кому-то обращаюсь по имени. Если человек не взглянет на меня в нужный момент, я могу и не сказать то, что хотела лишь потому, что не знаю, как к нему обратиться. Эй, ты? Вы? Кхм-кхм? Почему-то это всегда вызывало неловкость.
— Продолжай, и я не спрошу, почему ты не сказала мне об этом вчера, — сказал Кай.
На его лице ни тени рассерженности. Удивительный парень. За полгода он ни разу не злился на меня, если только в шутку. Не повышал на меня голос, не говорил грубых слов. Чем он заслужил моё наказание?
— Не могла же я поставить тебя в неловкое положение. — Это правда.
— Солнце, ты делаешь это сейчас. Какая разница?
— Не называй меня так, — попросила я.
Кай глубоко вздохнул и через мгновение оказался напротив меня на коленях, ниже на ступеньку, объятый моими ногами. Я забыла, как дышать. Вдох. Выдох. Поднимаю и опускаю грудь. Поддаюсь изумрудным глазам и проклинаю слёзы, скатившиеся с глаз. Они обжигают лицо, капают на руки Кая и испаряются на солнце. Солнце. Кай всегда так называл меня и говорил: «А я твоя Луна». Он думает, что сияет в моей тени, думает, что между нами космическая связь. Так думала и я.