Безымянка
Шрифт:
Как показывает практика, при аномально быстром взрослении у детей остро проявляются отклонения в развитии личности, и охота с собирательством часто заменяются грабежом с мародерством. Ведь так проще добывать.
До поры до времени дети должны играть в игрушки и жить понарошку. Баста!
Вакса не лишился торчащих ушей лишь потому, что у Евы и впрямь были какие-то меновые дела с Наколкой.
— Присядь. — Король волчат барски повел рукой в сторону топчана. — Расскажи, что за люди с тобой? Куда направляетесь?
— Мой
Наколка улыбнулся одними глазами. Татуированная змея растянула на его висках чешуйчатые бока.
— Эрипио их знает?
— Да.
Они еще несколько секунд играли в гляделки. Ни один мускул не дрогнул на лице Евы: она не лгала — Эрипио нас знал.
— Отдохнете у меня, — решил, наконец, Наколка. — Вам дадут воду и еду Поговорим.
— Мы торопимся, — быстро сказала Ева. — Вечером на Советской…
— Сядь, — жестко оборвал ее Наколка.
Ева сделала два шага к топчану и села, продолжая демонстративно держать один из пистолетов в руке. Мы с Ваксой двинулись было к ней, но шпана моментально перегородила дорогу и ощетинилась стволами.
— Пусть пройдут, — распорядился Наколка. — Тишка, Птица, жратву тащите.
Пацанята расступились, давая нам проход. Щербатый и девочка с надвинутым на глаз визором шмыгнули к костру. Один из шкетов метнулся к куче ломаной мебели, выудил оттуда колченогие стулья и поставил перед нами.
А дисциплина-то здесь четкая — и не скажешь, что вокруг детишки.
— Как зовут? — спросил Наколка, когда мы с Ваксой уселись на неудобные стулья.
Я глянул на Еву, она коротко пожала плечами: мол, хочешь — будь честен, хочешь — ври.
— Орис, — ответил я, решив, что кличка вряд ли могла засветиться так глубоко на Безымянке. — А это Егор Вакса.
— Орис, — медленно повторил Наколка, будто пробуя слово на вкус. Тронул пальцем подбородок, намекая на мою припухшую челюсть. — Погано выглядишь, Орис.
— Споткнулся.
— Да ну? А по слухам, горожане смуту затеяли. От наемников, что ль, бежал, когда споткнулся?
— Не без того.
— Орис, — снова просмаковал Наколка. — Латынь?
Чем дольше я глядел на этого подростка, тем больше мне становилось не по себе от его поведения, разительно отличающегося от напускных ужимок остальных малолеток. Король волчат не зря носил свой пафосный титул — несмотря на уголовную внешность, в нем чувствовалось что-то от властительных особ прошлого. Сила, уверенность, редкая для чада подземелья образованность. Опыт.
Негоже детям рано взрослеть.
— Да, — подтвердил я. — Oris на латыни — уста.
— Оригинально, — приподнял брови Наколка, и татуированная змея выгнула спину горбиками. — Трепач?
— Переговорщик, — поправил я, понимая, что он развел меня, как ребенка. Чтобы хоть как-то выровнять
Наколка пару секунд давяще смотрел на меня, после чего громко рассмеялся. Несколько близстоящих малолеток поддержали своего короля, обнажив ряды мелких зубов. Они вновь стали похожи на стаю хищных зверьков.
— А ты молодец, — одобрительно кивнул Наколка. — Козырно язык подвешен. — Он озорно прищурил глаз. — Только я еще молод, профессию выбрать не успел. Пробую, экспериментирую. Авось что-то по душе придется.
— И как? — перенимая его саркастический тон, усмехнулся я. — Нравится грабить и убивать?
— Нет, — не смутившись, сообщил он. — Нательная живопись гораздо интересней. Но она почти не приносит дохода.
— Почему б тебе не заняться чем-нибудь действительно полезным? — риторически спросил я. — Ведь можешь.
— Я занимаюсь. Даю кров и еду вот этим бродягам. — Он обвел рукой копошащуюся вокруг шпану. — А добренькие взрослые дяди и тёти, между прочим, выбрасывают их из семей.
— И ты наверняка думаешь, что воздаешь обществу по заслугам и ровняешь баланс, — усмехнулся я. — Про Робина из Шервуда слышал?
— Читал, — серьезно поправил он. — Только я нищим ничего не раздаю. Вокруг слишком много бедноты, на всех награбленного не хватит. Я отвечаю только за свою стаю.
Ни капли притворного благородства. Зрелый прагматизм и расчет. И это не какой-нибудь прожженный урка, не властолюбивый предводитель Нарополя. Фактически мальчишка, ровесник Ваксы.
Тишка и девочка по прозвищу Птица принесли еды. Я хотел было отказаться, но почуял, как желудок просительно сжался в голодном спазме, и решил не выпендриваться. К тому же грибная похлебка пахла крайне аппетитно, а листья салата вроде бы не были окроплены кровью убиенных вестовых.
— Ешьте, не брезгуйте, — словно угадав мои сомнения, подбодрил Наколка. — Харчи не награбленные. У нас свое хозяйство в убежище неподалеку.
Вакса принюхался к похлебке, крутанул ложку в пальцах, как барабанную палочку, и угрюмо зачавкал, устроив миску на коленях. Я тоже принялся за еду, и только Ева наотрез отказалась от горячего, ограничившись пучком салата и холодной водой из фляги.
Спокойно перекусить, однако, не удалось. Не успели мы осушить и половины своих тарелок, как со стороны выставленной на путях дрезины донеслась громкая брань, и на стоянку вломились взрослые. Судя по наглым манерам и пренебрежительному обращению к шпане, трое бравых парней были уверены, что их здесь не пришибут и не пустят на корм.
Я отставил миску с похлебкой и вгляделся в полумрак. Ближайший визитер остановился, пошатываясь, метрах в трех — между мной и костром. Против света было не разглядеть черт лица, но я мог поклясться, что встречал этого кренделя, причем совсем недавно.