Безымянная империя. Дилогия
Шрифт:
Нет, надо добраться до капитанской каюты. Собрать карты и инструменты. И компас от рулевого колеса прихватить.
Тиму надо придумать способ отсюда выбраться.
* * *
Эддихот сегодня выглядел еще более недовольным, чем при первой встрече. Выслушав почти полный доклад Сеула (чего последний имел полное право не делать – он был подотчетен лишь наместнику провинции), префект недовольно заявил:
– Я подозревал, что от вас ничего, кроме неприятностей, не дождаться, но даже в этом вы проявили уникальную оригинальность. Такого даже я не ожидал. Чуть ли не сотня малолетних девиц теперь на мне повисла. Все они сироты, родственникам до них особого дела нет, приют «Семь дев» полностью разорен вашим
– И не она одна, – продолжил Сеул. – Главной попечительницы мы тоже не нашли – ее городской дом пуст и хранит следы поспешного отъезда.
– Что?! Вы осмелились вломиться в дом баронессы Тшейн?!
– Увы, действительно осмелился. Там, кстати, даже слуг не осталось и двери нараспашку. Если вам так дорог этот дом – поставьте охрану, а то ведь ваши честные горожане все разворуют.
– Господин Сеул, не указывайте мне, что я должен делать! И так вы уже натворили дел! Из-за ваших художеств у меня погиб один из лучших десятников! Я уж промолчу про трупы в приюте!
– В моей группе тоже есть потери. Погиб один из наших стражников и старый нюхач, хватает и ран, к счастью легких.
– Ваш нюхач, кстати, был зарезан в гостинице, в ваших апартаментах. И мне уже доложили массу интересного об обстоятельствах случившегося там. Вы там, оказывается, устроили настоящий балаган с пытками! Может, в Столице у вас и принято пытать народ где попало, но у нас все не так – хозяин гостиницы весьма уважаемый горожанин, а сын его давно уже служит в налоговой управе и там на хорошем счету. Не стоило вам подобное непотребство устраивать – это бросает тень на заведение!
– Уважаемый господин префект, – устало произнес Сеул, – я не спал всю ночь, меня пытались убить, я очень устал, и у меня болезненная рана в левом плече. Я не хочу с вами спорить. И не хочу выслушивать от вас грубости. Вы явно дезинформированы: советую вам запомнить тех, кто докладывал о наших неблаговидных делах, – это пригодится при расследовании дела под прямым контролем наместника.
– Вы собрались ему жаловаться?! – оскорбленно вскинулся префект.
– Что вы, конечно же нет. Но если мы с вами столкнулись лбами, рассудить нас должен он – я ведь подчиняюсь только наместнику. А рассудить нас надо будет: у вас кто-то сообщил преступникам информацию о нашем расследовании. Может быть, он и не один был – в префектуре у преступников явно свои глаза и уши.
– На что вы намекаете?
– Я? Я ни на что не намекаю – я вам прямо говорю. Преступники знали, что в провинцию прибыла группа из Столицы для расследования пропаж женщин. Откуда они могли это узнать? А? Ведь об этом знали только вы. Кому вы еще рассказали? Или вы всерьез верите, что им эти сведения из Столицы сообщили?
Эддихот опешил – заметно растерялся:
– Вы меня подозреваете? Знал тот же наместник, знал писарь, который сидел при нашей беседе. Знали старшие стражники, начиная от десятника. Конечно, знали они лишь в общих чертах, но знали же – им ведь приказали оказывать вам содействие и сообщать о новых похищениях. Это не так уж мало людей – круг посвященных весьма широк!
– Я вас не обвиняю. Но не сомневаюсь – утечка идет из префектуры. Мы наткнулись на след этой шайки, когда поймали их человека – он в гостинице рылся в моих бумагах. Очевидно, им было интересно, что нам известно о них. И также очевидно, что первичный допрос этого задержанного вызвал слухи о пыточном застенке, устроенном нами в гостинице. Заверяю вас – ничего подобного не было. С этого негодяя и волос не упал – так, припугнули немного. А затем оставили его под охраной нюхача. Этот мерзавец как-то провел старину Бигля и перерезал ему горло, а потом еще и ухитрился нас обогнать на пути к приюту, предупредил сообщников. Моя ошибка – не надо было оставлять его под таким ненадежным присмотром. А теперь, господин Эддихот, давайте вместе спустимся вниз, и вы из первых уст выслушаете информацию, которая не может вас не заинтересовать.
Сеул, не ожидая реакции префекта, встал, направился к двери. Он знал, что Эддихот сейчас спорить не будет – своим выпадом в отношении его ведомства он выбил его из колеи, а подобные солдафоны не сразу от такого оправляются. Им проще секирой на поле боя махать, чем подавлять противника в словесном поединке: пойдет как миленький, причем молча.
Дербитто, Пулио и таинственный нуриец дожидались дознавателя в скромной комнатке с единственным узким окном. Вроде бы здесь размещался секретарь архива, но куда его сплавили, Сеул даже не спрашивал. Его спутники даром
Сеул, согнав со стула Пулио, присел перед нурийцем, вежливо уточнил:
– Ты повторишь сейчас то, что рассказывал нам? Чтобы это слышал префект?
Нуриец, нехорошо покосившись на Эддихота, кивнул:
– Да. Мне нечего скрывать.
– Вот и хорошо. Как тебя зовут?
– Я уже говорил тебе это – неужели ты забыл?
– Пусть это узнает и господин префект, – терпеливо пояснил Сеул.
– Да. Пусть знает. Я – Одон, мое второе имя Ткра, а родовое Ртчи. Наш род – один из родов, держащих воду. Я тебе ответил.
– Хорошо, Одон. Расскажи мне еще раз: как у тебя украли невесту?
– У меня ее не крали! – вскинулся нуриец. – Ригидис не доехала до моего дома – там я бы ее никому не позволил забрать! Мне говорят, что она сбежала сама, что она не хотела ко мне ехать. Те, кто это говорил, лживые свиньи с гнилыми языками! Там, возле приюта, перед его воротами, – там дом моего друга Ховата. Я был у друга и увидел ее через стену, в саду. Я заговорил с ней, и она мне ответила. Так бывает между мужчиной и женщиной – один взгляд или одно слово связывает их крепче толстой веревки. Я – нуриец, а она не наша. Но держащие воду далеки от гор – наш закон позволяет мне брать жену не из наших. Я свободен – я вдовец. Меня женили еще ребенком, но моя жена умерла, так и не попав в мой дом. Обычай требует держать траур четыре года. Это хорошо – эти годы сделали меня взрослым, и судьба на исходе четвертого года подарила мне встречу с Ригидис. Отец выслушал меня и потом сказал «да». И никто не сказал «нет». Мы пошли в приют, но жалкие твари у входа нас даже не захотели туда пускать – мы ведь нурийцы. Я попросил Ховата. И Ховат помог. А еще мы заплатили деньги баронессе, живущей в городе. Мы не нищие – мы заплатили много. Эти деньги платят те, кто ищет себе жену. Без денег это трудно, а нурийцу невозможно. Нам дали встречу в беседке, в саду приюта. Там я прикоснулся к руке Ригидис. Там она и сказала «да». Была назначена свадьба. Я послал своих друзей и братьев за невестой, как это принято у нас: ее как бы должны были украсть. Это как игра – кражи на самом деле нет, ведь невеста и ее родня согласны. Так принято даже у речных родов. Но так не принято у вас – Ригидис им не отдали. Моим друзьям в приюте сказали, что они сами привезут Ригидис прямо на свадьбу. Про нас, нурийцев, говорят много плохого, но чужие обычаи мы уважаем. Я ждал ее, но никто ее не привез. Я послал брата узнать, когда же они приедут, но брат вернулся с вестью, что она пропала. Вот так все было.
– Одон, расскажи, что было дальше: префекту очень интересно.
– Ему интересно?! Я много раз все рассказывал здесь, в этом каменном доме. Здесь мои слова записывали в бумаги, только если перед этим я давал деньги! Без этого ничего не писали! И зачем я им платил?! Слова, записанные в ваши бумаги, не возвращали мне Ригидис. Я был как безумный. Я днями и ночами сидел на балконе в доме моего друга Ховата. Я смотрел на сад, где впервые увидел Ригидис, и я вспоминал шелк ее руки. Я – мужчина, но я плакал, и я не стыдился своих слез. Но как бы плохо мне ни было, мои глаза при этом не затуманивались. И я стал видеть вещи, которых не должен был видеть в таком месте. Я видел, что в приюте происходят очень странные вещи. Туда заходили плохие люди, грязь города, и их там принимали как дорогих гостей. Я видел, как оттуда увозили ночью какие-то грузы. У охраны видел арбалеты и пороховые трубки – это запрещенное оружие, его могут иметь лишь солдаты и стражники. Я стал думать, что эти люди как-то причастны к исчезновению моей любимой. И я стал сидеть на балконе с луком, одевшись в темное. Я ждал сам не знаю чего. Сегодня ночью я опять увидел странные вещи. Сперва из города прибежал какой-то бродяга и что-то сказал сторожу. Сторож забежал в дом, и там стало очень оживленно. Люди что-то выносили из дома и взамен заносили дрова и хворост. А еще двое с пороховыми трубками забрались на стену, притаившись над воротами. Потом стало сильно темно, и я мало что видел. Но все же увидел, что из города очень поспешно явился какой-то человек, и после этого у ворот было много движения. А затем к фонарю пришли шестеро мужчин и стражник, и эти отродья болотных жаб начали в них стрелять. Мне трудно было решить, что делать, но я решил – я взялся за лук. Я не делал ничего плохого – я стрелял в людей, которые убили стражника, – это ведь не нарушение закона, это защита города. Лук – не запрещенное оружие, я не нарушил закона. Остальное вы все и без меня знаете.