Безымянное
Шрифт:
Он пустился в путь после следующего же хождения. Вяло перебирал ногами, пока стрелка компаса не указала на восток. Перешел, следуя ее указаниям, дорогу, срезал через поле кормовой травы до ручья и пошел по берегу вверх. Вода пенилась и бурлила. Сон одолевал. Тим напоминал себе солдата в окопах, решающего, стоит ли бороться за такую жизнь или лучше сразу под пули. Но это ведь только первый день. Нельзя сдаться в первый же день. Попавшийся на пути водоем он обходил медленнее тени, скользящей по комнате вслед за солнцем. Лесистый хребет на горизонте чернел на фоне неба, словно спящий динозавр.
Добравшись
Неслыханная роскошь — дерево. Тим привалился к стволу и заснул. Он предполагал всего лишь вздремнуть чуток, но стоило открыть глаза, и сон сморил его снова. Одинокое дерево посреди поля. Он просыпался и засыпал, просыпался и засыпал, каждый раз подумывая устроиться на земле между узловатых корней. Но упорно продолжал спать сидя, потому что лечь было бы равносильно тому, чтобы сдаться.
Его занесло далеко в безводную глушь. В небе легкими мазками и росчерками белели перистые бездождевые облака. Грунтовая дорога, петляющая по склону, вывела его к ранчо, притулившемуся между поросшими полынью холмами. Он постучал в дверь. Сиплым от пыли голосом, не сразу вспомнив, как называется то, что ему нужно, он попросил у открывшей ему настороженной женщины: «Воды!» Женщина исчезла в доме, потом вернулась. Он ухватил стакан своим скудным набором пальцев и хлебнул залпом — но тут же выплюнул. Остальным его стошнило.
— Нужно потихоньку, — сказала женщина.
Он шел по двухполосному серпантину с погнутыми ограждениями. Темнота стояла кромешная, лучи фар плясали над асфальтированными витками, словно жалкая пародия на северное сияние. Переставляя ноги в полусне, Тим сместился с обочины на дорогу — прямо под дальний свет нагонявшей сзади машины. Водитель вильнул на встречку, где из-за поворота ярдах в двадцати как раз выскочил пикап. Чудом избежав лобового столкновения, грузовик с визгом затормозил у самого барьера, в каком-то шаге от обрыва. Тим проснулся от ударившего по ушам возмущенного гудка и качнулся обратно на обочину. Водитель осторожно объехал его, не забыв продемонстрировать средний палец в пассажирское окно, выразив все свое негодование по поводу подобной тупой безответственности. Потом уехал и грузовик, и Тим снова остался на серпантине один.
Под косым дождем мимо пронеслась вереница велосипедистов, обдав духом сплоченности и взаимовыручки. От пойманных обрывков разговоров защемило на сердце. Над головой загоготала стая белых, словно кегли, гусей.
Он уселся в дальнем углу бара с недопитой кружкой пива, вполглаза посматривая футбольный матч на висящем напротив экране. Заснул прямо там, за столом. Бармен разбудил его перед закрытием. Тогда он вышел на улицу и зашагал дальше.
«Пожалуйста, не говори ей, что я приду, — написал он Бекке на следующий день с компьютера в городской библиотеке. — Я очень сомневаюсь, что получится».
В
Зарево на горизонте с каждой секундой росло и становилось ярче, наливаясь кровью, словно разбухшее сердце. Казалось, что солнце, изменив курс, вдруг решило сесть на востоке, за низким хребтом. Тим не понимал, что происходит. Уже вечерело, снег, последние несколько часов сыпавший вялыми хлопьями, постепенно густел. Зарево дрожало прямо у Тима на пути. Навстречу рысцой выехали двое всадников, ведя на поводу еще нескольких лошадей.
— Вы что здесь делаете? — спросил один.
— А вы?
— Уводим лошадей в безопасное место.
Тим, засыпая на ходу, споткнулся об собственные ноги.
— Вы пьяный?
Он присел на корточки.
— Просто устал.
— Если будете вырубаться, — предупредил всадник, — лучше подальше отсюда. Дорога закрыта.
— А другой путь на восток есть?
Всадник оглянулся на зарево за спиной.
— Видите ту развилку? Нет, слишком темно. В общем, дойдете до развилки, левая дорога — продолжение этой. Так что берите вправо. Доберетесь до «Вол-Марта» и прочих благ.
— Это на восток?
— На юг. Но, может, вам и юг сгодится.
Тим поднялся на ноги и зашатался под весом рюкзака. Одна из лошадей попятилась. Слабо улыбнувшись в неверном свете, Тим побрел дальше.
Он попытался пробраться через раздутый ветром низовой пожар. В воздухе клубился смолистый дым пополам с пеплом. Тим отступил. Через два дня он прошел этой же дорогой, когда о пожаре напоминали только обугленные стволы, пронзившие бледный склон.
«Хорошо, — написала Бекка, — как тебе угодно. Лететь ты не хочешь и не можешь. Ладно. Но давай я хотя бы за тобой приеду. Мы тебя свяжем и забросим в багажник или еще что-нибудь придумаем — и привезем сюда. Думаешь, не получится?»
Он перечитал ее письмо. Вполне разумный план. Теперь надо объяснить ей, почему этот план ему не подходит.
Сказать правду нельзя, иначе он выставит себя чудовищем. Получается, что борьба против своего слабого, но упрямого тела для него важнее Бекки, важнее Джейн, важнее самых родных ему людей.
Он решил довольствоваться полуправдой. Каждый час у него наступает момент отчаяния, признавался он в ответном письме, и каждый день наступает час, когда он дает себе слово никогда больше к ним не возвращаться. Но с последнего письма он успел поработать над собой и поэтому, несмотря на одолевающее каждый день желание сдаться, до сих пор не сдался. «Я иду, — писал он, — я движусь в нужном направлении». А потом он перечеркнул элегантный план Бекки одной строкой, маскируя собственную чудовищность и одновременно постигая, почему все еще жив и дышит.