Безымянный подросток
Шрифт:
Мама взяла Андрея и завела за спину, выступив вперёд, крепко держа сына дрожащими руками. Она смотрела на приближающегося мужа и, расправив плечи, начала говорить:
– Я не позволю тебе хоть пальцем…
Но он не стал слушать. Вместо этого вновь схватил её голову и вогнал в острую грань шкафа. Он мог бы размазать череп по светлому дереву, но площадь удара была небольшой – грань врезалась в висок и лишь в часть лица, что спасло маме жизнь. Она совсем как кукла рухнула на пол, ударившись головой ещё один раз, и не пыталась встать. На ковёр с весёлыми зверушками вытекала кровь, но мама так и продолжала лежать. Как будто она умерла.
Андрей посмотрел на папу, и в этот момент он увидел над собой того самого монстра, что прячется в ночных кошмарах, то самое зло, о котором пишут в сказках, то самое чудовище, пугающее всех детей. Но только Андрей здесь был один. И никто не мог ему помочь.
– Мама заснула, Андрюш. А я тебе сейчас преподам урок. УРОК УВАЖЕНИЯ И МУЖЕСТВА!
Андрей снова выпал из мира.
Глава 2
Детище Рембрандта
– Возьми зеркальце, взгляни на себя.
Андрей взял протянутое ему зеркальце и начал разглядывать лицо в отражении.
Первыми он увидел глаза. Большие карие глаза, что сейчас, подсвечиваемые луной, кому-то могли показаться красивыми. Уж выразительными они были – это точно. Андрей сдвинул чёрные, в меру кустистые брови, потом нахмурился и в конце концов рассмеялся. Да, глаза были выразительными, оттого и могли показаться кому-то красивыми. Под одним из них сейчас красовался синяк, в лунных лучах кажущийся не фиолетовым, а чёрным. Тёмный ковёр сожрал кожу вокруг левого глаза, резко контрастируя со светлым белком. Фингал. Старый добрый фингал. Даже звучит как-то по родному.
– Мне следует блокировать удары.
– Я рад, что наконец ты это понял.
С противоположной стороны зеркальца на Андрея смотрел семнадцатилетний юноша, чьё лицо, помимо фингала, было украшено несколькими ссадинами и парой царапин – от чужих ногтей. Под сломанным и уже вправленным носом находились губы – не совсем узкие, не совсем пухлые, чётко вписывающиеся в эстетику лица. Контуры челюсти как бы намекали на драйв, кричали о молодости, потому что такие чёткие линии могут быть только у юнцов. Тени, скользящие по мышцам шеи, тени, скользящие по ключицам, заглядывающие под футболку… Голову покрывали чёрные как уголь волосы, но из-за короткой стрижки они стояли жёстким забором, а не мягко ложились под движением расчёски. Длина каждого волоска не превышала шести миллиметров, оттого казались они воткнутыми в череп прутьями, проводя ладонью по которым думаешь, как бы не порезаться. Стандартная кадетская стрижка. Особенно на младших крусах и при подготовке к параду Победы.
– Недели две держаться будет. – Андрей вернул зеркальце. – Если мазать бадягой, сойдёт пораньше.
Он достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну, достал зажигалку и через пару секунд глубоко затянулся, чувствуя, как всё его нутро заполняет дым табака.
– Он уже достал нож. Если б я не вписался, тебя бы порезали.
– Я знаю, – Андрей вновь прильнул к сигарете. – Ты – мой ангел-хранитель.
Он повернул голову и посмотрел на своего друга, которого считал братом и ничуть не стыдился его так называть. Посмотрел на Колю. У него было очень необычное, а потому запоминающееся лицо: высоко посаженные скулы, аккуратный подбородок, постоянно находящиеся в лёгкой улыбке губы и живые, всегда живые глаза над аккуратным, ни разу не сломанным носом. Для Андрея лицо Коли уже стало чем-то родным, чем-то таким, без чего жизнь будет не той. Казалось, он знает его всю жизнь. И выходит, что так, если началом жизни считать поступление в Кадетский Корпус.
У Коли были очень красивые волосы – его главная гордость. Самые красивые во взводе да и во всей роте. Они отличались невероятно мягкостью и послушностью, что являлось большой редкостью среди кадет. Солнечные лучи окрашивали каждый волос в тёмное золото… хотя нет, здесь скорее подойдёт сравнение с пшеничным полем во время восхода, когда солнце касается лишь верхушки колоска. Иногда Коле удавалось отращивать волосы до такой длины, что становилось возможным закрутить прядь и позволить ей упасть на пол. Да, красоте его волос могли позавидовать многие, а потому Коля особо бесился, когда его заставляли коротко стричься.
Но сейчас Андрей видел ту причёску, которую его друг всегда хотел носить – андеркат с резким переходом. Ветер проходился по выбритым бокам и игрался с волосами наверху, словно радуясь их длине.
– Ты на меня так пялишься, будто в первый раз увидел.
– Да нет, – Андрей улыбнулся. – Просто непривычно видеть тебя с такими длинными волосами.
– Длинными относительно корпуса, прошу заметить. Для гражданских это короткая стрижка.
Петербург только что смыл с себя старый день и перешёл в новый – наступила полночь. Андрей и Коля сидели на краю крыши одного из жилых домов, высота которого не превышала пять этажей. Под их свесившимися ногами простиралась дорога, а по ней стремглав туда-сюда мчались автомобили, словно у всех вдруг появились срочные дела. Это была улица, вдоль которой стояло множество подобных невысоких домов, на крыши которых нетрудно попасть. Андрей питал любовь к прогулкам по петербургским крышам и не мог аргументировать её – просто любил и всё. Вот и сейчас, держась одной пятой точкой за край дома, он чувствовал себя хорошо, вдыхая воздух наступившей ночи, разбавляя его табаком.
Прямо напротив было небольшое кафе, так что Андрей и Коля видели всех входящих, всех выходящих, всех смеющихся и плачущих. Попробуйте один вечер понаблюдать за входом кафе, и вы поразитесь, насколько разным кажется один и тот же день каждому из людей.
– Пиво будешь?
Андрей покачал головой.
Коля прильнул к бутылке, запрокинул голову и сделал несколько глотков. Потом поставил бутылку на место.
– Сигарету будешь?
Теперь уже Коля покачал головой.
Андрей потушил её об крышу и кинул на улицу, прямо на дорогу, надеясь, что она попадёт кому-то на лобовое стекло.
– Я вот только одного понять не могу, – Коля упёрся руками в скат крыши и подтянул себя ближе к краю. – На кой хрен тебе, amigo, надо было устраивать драку? Мы могли бы погулять спокойно, а не убегать от компании, которая хочет нас убить.
– Мне надо было выпустить пар, сам знаешь, amigo. А я по-другому не умею.
Какое-то время они оба молчали, глядя на Петербург поверх неровных, чем-то уродливых и одновременно красивых крыш. Город пестрел огнями, казалось, будто сегодня праздник, и потому каждая улица сияет в волшебных лучах. Воздух тонул в постоянном, но тем не менее приятном шуме: под ногами, внизу, с рёвом проносились автомобили, звенели колокольчики у входа в кафе, кое-где постоянно открывали и закрывали окна, кто-то смеялся, кто-то рыдал, все разговаривали и делились эмоциями, потому что именно ночью люди более откровенны чем днём. Город жил, и Андрею нравилось наблюдать за ним – за его дыханием, за его сосудами, за каждой деталью, – сидя довольно высоко, без всякой страховки. В такие моменты ощущаешь жизнь.
Наконец он понял, что Коля от него хочет услышать, и сказал:
– Если ты ждёшь извинений, тогда прошу прощения. Я втянул тебя в это, не спросив разрешения. Я извиняюсь. – И немного помолчав, добавил: – Amigo.
На лице Коли расплылась улыбка, отчего он стал в сотню, в тысячу раз красивее.
– Проехали. Просто мне тошно осознавать, что я вмазал ни в чём не виновному человеку. Ты на него напал, просто потому что тебе нужно было «выпустить пар». – Раздался смешок. – Андрей, скажу тебе честно: ты поступил как мудак. Тебе не понравился человек, и ты решил его ударить! И правильно он сделал, что начал бить в ответ, я бы на его месте вообще тебе шею свернул!