Беззащитные гиганты
Шрифт:
Носорожиха шлепнулась на бок и осталась лежать, издавая громкие стоны, и скулящий детеныш стоял рядом с ней, вертя ушами и озираясь по сторонам. Наконец его могучая родительница опять встала на ноги. Тяжело поднялась и побрела вверх по скале, и в трех шагах от вершины ее повело вправо. На подкашивающихся ногах, опустив голову с помутневшими глазами, она проковыляла два десятка шагов вдоль гребня, продолжая стонать, потом свернула в сторону, и детеныш трусил за ней, повизгивая. Носорожиха врезалась в дерево, чуть не упала, качнулась и снова взяла курс на вершину. Десять нетвердых шагов, девять, восемь, семь, шесть… Споткнулась о камень и чуть не грохнулась, но в последнюю минуту выпрямилась и добрела до самого гребешка, неотступно сопровождаемая детенышем. Огромное сердце ее колотилось, она вся обливалась потом, еще минута — и рухнет без сознания, и она перевалила через гребень.
Она сорвалась вниз головой, с диким воем пролетела три-четыре метра и приземлилась на первом широком
Детеныш, объятый ужасом, стоя на краю скалы, хотел было прыгнуть вдогонку за матерью, но испугался. Он совсем потерял голову без матери, попятился назад и заскулил и забегал вдоль гребня, и сердце его отчаянно билось, и он снова хотел прыгнуть вниз, но не осмелился и отскочил от края. Повизгивая, подбежал к тому месту, где сорвалась носорожиха, и высунул голову над гребнем, направив уши вперед, высматривая мать, и весь подобрался и присел для прыжка, но прыгнуть не смог. Страх высоты заставил его отступить с колотящимся сердцем, и он отчаянно заметался по скале, высматривая, где спуститься или съехать вниз на копытах или даже прыгнуть, лишь бы было не так высоко; добежал до конца гребня и не нашел подходящего места и совершенно растерялся. Повернул обратно, снова побежал вдоль гребня, выискивая спуск, испуганно вертелся и пытался заставить себя прыгнуть и метался, спотыкаясь, снова и снова заглядывал через край, и страх становился все сильнее и сильнее, и он добежал до другого конца гребня и наконец увидел спуск. Очень крутой и каменистый спуск, но все же не голая скала, и он весь подобрался и прыгнул вниз и поехал по крутому склону, спотыкаясь и скользя, хрипя и буксуя, копыта растопырены, голова опущена, круп задран кверху; он ковылял и скользил, падал и снова поднимался и скользил дальше, сбивая камни на ходу, и так до самого низа. Но матери там уже не застал.
То ли шок от долгого падения был виноват, то ли боль в огромном брюхе, а может быть, она ничего особенного и не почувствовала сквозь дурман, но только могучая носорожиха некоторое время лежала на боку, постанывая, потом отдышалась и поднялась. Тяжело поднялась, натужно дыша, вся в поту и в крови от глубоких кровоточащих ссадин, отошла от скалы примерно на полкилометра и свалилась. Хрипя и постанывая, опять встала на ноги, ненароком вклинилась головой и плечами между двумя огромными камнями и впала в забытье. С протяжным, стонущим дыханием она уснула стоя, и тут детеныш нашел ее.
Он подбежал к ней галопом, дрожа, повизгивая, задыхаясь, ткнулся в брюхо мордой с коротеньким рогом, ткнулся еще раз, потом, облегченно поскуливая, обежал кругом и ткнулся мордой в другой бок. Нетерпеливо затопал ногами. Начал бегать туда и обратно, озираясь по сторонам и вертя ушами, наконец вернулся к матери и решил утолить жажду. Опустился на колени, затем распластался на животе и добрался до соска. Не то чтобы жажда очень томила его, но надо же было чем-то заняться. Минут пять он шумно сосал, подталкивая брюхо головой, чтобы лучше ухватить сосок широким ртом, а когда насосался, встал и снова начал бегать по кругу. Потом лег на землю — раз уж матери взбрело в голову спать.
Следопыты сильно встревожились, обнаружив, что следы ведут через скалу. Отыскали крутой спуск на другую сторону. Когда они нашли носорожиху, детеныш опять сосал.
Надо было возможно скорее отвезти самку в лагерь, но если выстрелить шприцем в детеныша, он мог убежать довольно далеко, прежде чем впадет в забытье. И они решили поймать его так. Быстро рассыпались, окружая его, и стали тихо приближаться. За сорок метров детеныш почуял их.
Он выбрался рывком из-под материнского брюха и стал тревожно озираться, насторожив уши, и при виде людей испуганно фыркнул, предупреждая мать, и повернулся к ней. Пырнул ее своим тупым рогом в бедро, требуя, чтобы она его защитила, потом опять повернулся навстречу цепочке людей. Они медленно приближались, волнуясь ничуть не меньше его. Детеныш фыркнул, забежал с другой стороны, стал мордой к людям, наклонил голову и угрожающе мотнул ею с громким фырканьем, чтобы испугать их, но они продолжали наступать. Он вернулся бегом на прежнее место, уперся задом в материнский бок и зафыркал, взмахивая рогом, но они все приближались. Тогда он наклонил голову и разинул пасть, взревел и пошел в атаку, но это был ложный выпад; с грохотом пробежав десять шагов, он резко затормозил и поспешно возвратился к матери. Двадцать шагов теперь отделяло его от людей. Он фыркал, он ревел, и он снова, наклонив голову и стуча копытами, пошел в атаку, нацелившись на ближайших к нему людей, и люди отпрянули
Они приближались с разных сторон, держа в руках веревки, и детеныш сопел, пыхтел, фыркал и вертел головой, стараясь держать обоих в поле зрения. Делал выпад рогом то в одном, то в другом направлении; наклонив голову и фыркая, подался в сторону Томпсона и отпрянул назад, растерянно озираясь, потом подался, фыркая, в сторону Куце и отпрянул к матери, и они бросились к нему бегом с веревками, Куце — с одной стороны, Томпсон — с другой, и детеныш хрипло взвизгнул от испуга и ярости и пошел в атаку на Томпсона.
Наклонив голову и стуча копытами, он пошел в атаку, и Томпсон стоял как вкопанный, держа наготове веревку и сам готовый отскочить вбок, и детеныш в отчаянии бросился на него, и Томпсон хотел отскочить, но детеныш круто развернулся и пырнул его. С маху пырнул Томпсона рогом в ляжку, вложив в удар все свои триста килограммов, и Томпсон, раскинув руки и ноги, упал ничком на каменистую землю, и детеныш яростно бросился на него и снова изо всех сил пырнул в ягодицы, и Томпсон покатился кувырком по склону, и маленький носорог бежал за ним, наклонив голову, и дал ему еще тумака. С ходу боднул в бедро, и Томпсон, чертыхаясь, разметавшись, весь в ссадинах и в пыли, продолжал катиться кувырком по склону, наконец собрал руки-ноги и встал, весь в поту, пыли и крови, и ринулся, чертыхаясь, за своим ружьем. Носорожик уже разворачивался, чтобы бежать обратно к матери, и Томпсон вскинул ружье и всадил шприц ему в бедро, и носорожик испуганно взвизгнул, свернул в сторону и опрометью бросился наутек через заросли. Томпсон послал вдогонку следопытов, потирая ссадины и чертыхаясь, затем поспешил к переносной радиостанции и сказал старине Норману, чтобы он приехал за ними.
Носорожик пробежал три километра. Когда они его настигли, он бродил, пошатываясь, по кругу. Они крепко-накрепко связали его и сразу же впрыснули налорфин. Понадобился целый отряд, чтобы держать его.
Глава одиннадцатая
Было уже темно, когда они доставили самку и детеныша к загону в Мусусумойе. Детеныша на всякий случай, чтобы случайно не причинил матери новых повреждений, поместили, не развязывая, в соседний отсек и занялись самкой. У нее было много ссадин и глубоких царапин, в остальном же как будто ничего серьезного. Она все еще крепко спала, издавая протяжные стоны, но это было в порядке вещей. Вот только беременность их беспокоила. Они впрыснули носорожихе пенициллин и налорфин и развязали ей ноги, затем, взобравшись на верх ограды, стали с беспокойством ждать, когда она очнется. Самка лежала на земле — вся в ссадинах, брюхо огромное. Они окликали ее, чтобы разбудить, потом стали кричать хором, но водой не обливали, боясь вызвать шок. Наконец она проснулась, много позже обычного срока, и с великим трудом поднялась на ноги; ее шатало, и она несколько раз падала, прежде чем утвердилась на ногах, и они беспокоились — как эти падения скажутся на беременности. Носорожиха ковыляла в своем отсеке, качаясь и тыкаясь в жерди, и вид у нее был очень жалкий, и несколько раз она засыпала стоя, сипло дыша, и они кричали, чтобы разбудить ее и заставить напиться воды. Просунули между жердями палку и поболтали ее в воде, чтобы привлечь внимание носорожихи. В третьем отсеке был заточен взрослый носорог, он топтался, раздувая пыль, и фыркал и с разбега дубасил мопановые жерди, хотел добраться до соседки и казнить ее; попятится, сверля ее взглядом через щели, затем опять атакует жерди. Самка не обращала на него внимания, все ковыляла по своему отсеку, потом принялась звать детеныша, и крепко связанный детеныш отозвался из соседнего стойла. Но они не хотели развязывать детеныша, чтобы он не отвлекал ее, пока она не попьет воды. Снова и снова болтали палкой в воде и окликали носорожиху, чтобы окончательно разбудить и отвлечь ее от детеныша, и она еще долго ковыляла вслепую по отсеку, наконец набрела на воду и напилась.
После этого развязали детеныша. Четверо сидели на нем, пока ему развязывали ноги, потом бросились врассыпную. Детеныш вскочил на ноги и кинулся на людей, которые поспешно выбирались из стойла, но тут он услышал и почуял и увидел свою мать через щели между бревнами. Подбежал, уткнулся мордой в жерди и заскулил. И мать добрела до жердей, уткнулась в них мордой с другой стороны и поскулила в ответ, успокаивая его. Наконец-то дурман совсем оставил ее, и они стояли нос к носу, разделенные жердями, и поскуливали. Люди отправились спать, сильно беспокоясь из-за ссадин и ушибов носорожихи, но утешая себя тем, что ей вроде бы уже получше. Всю ночь самка и детеныш перекликались друг с другом.