Безжалостная страсть
Шрифт:
— Он полное дерьмо, — хмыкает Джет. Его покрасневшее лицо отворачивается от меня, не желая, чтобы я видела, как в его глазах наворачиваются слезы.
— Язык, — говорю я ему, хотя ситуация требует много слов из четырех букв. Он мотает головой в мою сторону, и я вздыхаю: наказывать его за язык — лишнее. — Ты прав. Он — дерьмо, но тебе всего восемь, и ты не должен употреблять такие слова.
Он вытирает глаза рукавом.
— Мне почти девять. Иногда хорошее ругательство — это единственное подходящее слово. Ну… ему оно подходит. Он только и делает, что орет и говорит, чтобы
— Джет… — Я подъезжаю к школе, притормаживая, чтобы не мешать другим родителям, высаживающих своих детей. Моя рука тянется к спинке пассажирского сиденья, чтобы он мог видеть, как сильно я его люблю. — Жаль, что я не смогла выбрать лучшего отца для тебя, но хорошие манеры, это то, что я должна тебе дать, малыш. Я люблю тебя. Пожалуйста, не позволяй этому…
— Дерьму. Скажи это, мам, чтобы тебе стало легче внутри. — Он одаривает меня своей мальчишеской улыбкой, заставляя меня протянуть руку и распушить его волосы. Тому, как быстро он может остудить свой пыл, можно позавидовать.
— Главное, чтобы тебе было хорошо, но ты не должен так говорить. Пожалуйста, не устраивай сегодня учителям ад и не вырубай всех своих друзей этими вонючими носками.
Лицо Джета озаряется.
— Мама! Нам повезло! Посмотри, что случилось. Первым делом, еще до начала занятий, этот говнюк навсегда вычеркнул себя из нашей жизни. Это будет отличный день. Не опаздывай на прослушивание. Хочешь взять счастливые носки? Можешь принести их мне во время обеда.
— Нет, малыш, они все твои. И ты прав, это будет потрясающий день. И это твое последнее «дерьмо» и «говнюк» в моем присутствии по крайней мере на два месяца, если только это не будет абсолютно необходимо.
Джет кивает, хватает сумку и мчится внутрь, присоединяясь к друзьям. Как только Джет вместе с большинством учеников оказывается за дверями школы, я вцепляюсь в руль, радуясь, что мой восьмилетний сын никак не привязан к монстру, Дюку Эверету.
Дюк Эверет — это воплощение мечты девочки-подростка. Он был моей подростковой мечтой, пока я не позволила ему выбрать меня из всех девушек на первом курсе средней школы. Он установил правила и, конечно, переписал их по ходу дела. От «я была идеальной девушкой для него» до «мы не должны были встречаться».
Тихий стук в окно возвращает меня на площадку перед начальной школой Джета. Женщина со свистком и значком на шее смотрит на меня через закрытое окно.
— Извините. Я уже уезжаю — говорю я ей, опуская стекло, надеясь, что мои нервы и непрошенные слезы не отразились на моем лице.
— Все в порядке, миссис Хансен…
— Мисс. — Поправляю я ее.
— Мисс Хансен, скоро будет распродажа выпечки и карнавал «Весенний фестиваль». Если вы можете обратиться в родительский комитет, чтобы выбрать волонтерскую работу…
— Обязательно, обязательно, — заверяю я ее, поднимаю стекло и уезжаю, помахав ей рукой. Она не виновата в том, что отец моего ребенка — кусок дерьма.
С моих губ срывается громкий вздох. Джет прав. Это слово звучит здорово. И все же, как бы хорошо оно ни звучало, мои мысли должны переключиться с того дерьма,
Сбережения — это крайняя мера. Мои родители могут помочь, если не возникнет других неотложных дел. Было проще, когда они жили здесь и оплачивали все счета за дом, но потом они переехали в Аризону. Но я не могла, нет, не могла уехать по договору об опеке с Дюком. Он чуть не взорвался, когда я упомянула о переезде родителей, решив, что я еду с ними и забираю с собой Джета. Он никогда не хотел быть отцом, но ему нравится контролировать других, когда это возможно. Думаю, он на пределе своих возможностей, когда дело касается меня и Джета.
Чтобы умиротворить тиранического отца моего ребенка, я осталась в Сан-Франциско, взяв на себя ипотеку, чтобы моим родителям не пришлось платить за два дома. Выбор остаться, чтобы мой младшие брат, Колин, и Джет могли остаться в своих школах, был рискованным. Последний год мне удается сводить концы с концами, но с каждым днем это становится все труднее.
Я позволяю звукам утренних подкастов заглушить мысли о том, что я ответственный взрослый, пока не добираюсь до места назначения, студии Луки Бриско.
Студия Луки Бриско расположена на окраине города, где группа теле- и киностудий превратила пустующие склады и парковки в площадку для премьер. Я не помню, на какое прослушивание ходила в последний раз, потому что стабильные подработки в офисе позволяют не гасить свет. К сожалению, актерская профессия недостаточно постоянна для меня, но я надеюсь на эту роль.
Загнав свой маленький хэтчбек на парковку, показав удостоверение личности и приглашение-подтверждение на электронной почте по меньшей мере шести разным охранникам, меня пропускают в здание. Снаружи оно выглядит грубовато: обшарпанный красный кирпич прикреплен к шлакоблочному фундаменту, опоясывающему нижнюю четверть строения, но внутри?
В воздухе витает запах свежего кофе. Примерно в двадцати футах по центру от входа стоит длинный стол, за которым администратор встречает каждого посетителя. Широкое внутреннее окно за стойкой позволяет мне видеть площадку, на которой, похоже, ведущий новостей готов выкладывать последние новости о политике и преступности. Передо мной работают три администратора, а два охранника следят за тем, чтобы никто не пробрался за стойку.
— Доброе утро. — Приветствует меня пузатая блондинка с пирсингом в носу и экстравагантными ногтями, которые виртуозно двигаются по телефону и клавиатуре. — Чем я могу вам помочь?
— Я Джозефин Хансен. Все зовут меня Джо. Я пришла к Остину Хинкли по поводу прослушивания.
— Хорошо. — Блондинка постукивает по клавиатуре. Ее стул двигается из стороны в сторону, и она берет наклейку для посетителей и маркер. — Вам нужно пройти через эту дверь. Там длинный коридор, и вы попадете в комнату 104. Присядьте, когда придете, скорее всего надо будет подождать.
На бейдже посетителя она написала «Все зовут меня Джо», а затем передала его мне. Юмор — хороший знак перед прослушиванием. Он помогает мне расслабиться.