Безжалостное обольщение
Шрифт:
— По-настоящему — нет, — ответила Женевьева чуть дрогнувшим голосом.
Она тонула в этом бирюзовом взоре, ее глаза сосредоточились на его губах, а ее собственные подрагивали в ожидании уже знакомого ощущения — ласково-требовательного прикосновения.
— Да, наверное, не целовал, я бы запомнил. Думаю, надо освежить память, ты согласна?
Женевьева лишь кивнула, при этом тень ее длинных густых рыжеватых ресниц упала на щеки, а руки уже сомкнулись вокруг его шеи и она поднялась на цыпочки.
Доминик жадно вкусил сладость ее поцелуя и почувствовал, как тело ее
— О да, ты можешь заставить мужчину забыть обо всем на свете, фея! И когда-нибудь сделаешь это, или я сильно ошибаюсь.
"Только не тебя», — подумала Женевьева, стараясь унять бешеное биение сердца.
Пульс стучал у нее в висках, словно пойманная птичка в ладони. Доминика Делакруа ни одна самая страстная женщина не заставит забыть обо всем на свете. Она попыталась изобразить легкую кокетливую улыбку и отбросила волосы с плеча.
— Как лестно, месье. Я не знаю, куда девать глаза.
— Не кокетничай, Женевьева. Тебе это не идет. — Делакруа даже нахмурился. — Твоя сила в естественности. Тебе не нужно играть. Ты ведь не Элиза.
Выговор был сделан тоном, каким учитель наставляет нерадивого ученика, и Женевьева от неловкости закусила губу. Что было особенно неприятно, так это то, что он прав. Она делалась смешной, жеманничая, как Элиза. В глубине души Женевьева считала, что в своем кокетстве Элиза была просто смешна, и удивилась, как это ей самой вздумалось подражать сестре. Женевьева сочла, что лучше переменить тему:
— Так ты хочешь, чтобы я показала тебе бухту?
— Да. — К ее радости, Доминик решил, что предыдущая тема исчерпана и вернулся к изучению карты. — Вот место, которое я выбрал сначала. — Острым наконечником компаса он указал точку на карте. — Теперь покажи мне твое.
Женевьева ткнула пальцем в бледное голубое пятнышко, расположенное в нескольких милях от берега. Судя по всему, это действительно было очень уединенное место, отдаленное от всех населенных районов плантации. Доминик наморщил лоб:
— Насколько там глубоко?
Женевьева неопределенно пожала плечами:
— Точно не знаю, не мерила, но, думаю, фрегат там сможет стать на якорь. И пройти через канал тоже. Канал кажется узким, но фрегат пройдет.
Он удивленно посмотрел на нее:
— Откуда ты это знаешь?
— Один из рабов, который еще при дедушке работал на верфи, рассказывал мне. Сейчас он уже не работает, но любит болтаться на озере и в бухтах. В детстве я обожала сбегать к нему, и старый Сэм иногда катал меня в лодке. — Она чуть виновато улыбнулась. — Вообще-то он и сейчас иногда катает меня, но Элен так боится того, что папа об этом узнает, поэтому теперь я редко езжу с ним. Как глупо: если у тебя длинные волосы и ты носишь длинные юбки, то не можешь делать того, что тебе хочется.
Доминик от души рассмеялся:
— Не похоже, чтобы вы подчинялись подобным ограничениям, мадемуазель Женевьева. Да и вообще каким бы то ни было ограничениям. По этому каналу и в ту бухту когда-нибудь ходили фрегаты?
— Сэм говорил, что много лет назад, когда американцы пытались спасти от испанцев свои суда, плавающие по Миссисипи, некоторые каперы заходили в озеро Борн и ночью исчезали. Если верить Сэму, они прятались в бухте, пока испанцы не отчаивались их найти, а потом возвращались тем же путем.
Доминик кивнул понимающе. История казалась правдоподобной, и если это так, то, похоже, укрытие действительно будет надежным.
— Когда мы отправимся на разведку? — спросила Женевьева, поднимая голову от карты. — Я уже сказала Элен, что хочу немного пожить у урсулинок. — И смущенно засмеялась. — Элен изо всех сил старалась не показать, как она этому рада, но ей и вправду гораздо спокойнее, когда меня нет в доме.
— М-м-да, вполне могу ее понять, — рассеянно согласился Доминик, и Женевьева состроила гримасу, однако он, кажется, вовсе не дразнил ее. — Чем скорее, тем лучше, — продолжил он решительно. — Я возьму только «Танцовщицу» в этот разведывательный рейд и, если все будет в порядке, немедленно велю перегнать остальные фрегаты. Когда ты придешь сегодня днем на Рэмпарт-стрит, я уже все подготовлю и точно скажу тебе, что делать.
Женевьева колебалась, задать ли вопрос, который не давал покоя с самого утра. Но в конце концов решила, что терять ей нечего:
— Доминик, а мы не можем встретиться где-нибудь в другом месте?
— Почему? — Он озадаченно посмотрел на нее, складывая карту.
Женевьева вздохнула ей было очень неловко.
— Ну… ну, это ведь Анжеликин дом.
— Черт возьми! Это не Анжеликин дом, — с раздражением сказал он. — Это мой дом. Почему вы, женщины, уверены, что это не так?
Значит, Анжелика тоже возражает и, по всей видимости, так же безуспешно. Женевьева размышляла: рассказать ли ему о визите Анжелики в спальню, но решила промолчать. Доминик, несомненно, рассердится на девушку, и было бы несправедливо добавлять ей неприятностей. Однако и сдаваться Женевьева не собиралась.
— Но там я чувствую себя неловко, — сказала она. — У тебя ведь должен быть другой дом, где ты живешь.
Лицо Доминика стало непроницаемым, в лазоревом взгляде блеснули льдинки:
— В свой дом я не допускаю никого, — сказал он холодным тоном, не терпящим возражений, отчего Женевьева почувствовала себя так, словно совершила какую-то чудовищную ошибку. — Если ты не готова прийти на Рэмпарт-стрит — твое дело. Я не принуждаю.
Ничего не ответив, Женевьева принялась водружать тюрбан на пышную копну волос. Желание заявить, что она не придет на Рэмпарт-стрит, боролось в ней с пониманием: капер и пальцем не шевельнет, чтобы заставить ее переменить решение, просто отмахнется, будто между ними ничего и не было. Женевьева не смогла выдавить из себя ни того, что сдается, ни того, что не подчинится, и молча направилась к выходу. Доминик открыл дверь и, когда она проходила мимо, ласково взял ее сзади за шею большим и указательным пальцами.