Безжалостные обещания
Шрифт:
— Ответь мне, жена.
— Нет. — Я с трудом сглатываю. — Я нет.
— Что нет? — Его губы приоткрываются, обнажая идеально белые зубы. Ему это нравится. Он любит играть со мной, как кошка с мышкой.
Мышкой, которая хочет быть съеденной. Чтобы быть съеденной им. Быть…
— О! — Я задыхаюсь, когда его рука скользит выше, к теплу между моих ног, к влажной резинке моих трусиков. — Лука, нет!
— Что нет? — Он смотрит на меня с этой опасной ноткой в улыбке. — Ты знаешь, как я отношусь к тому, что мне лгут. Так скажи мне, София. Если я проведу рукой выше, узнаю ли я, что ты влажная для меня?
Я знаю, что лучше не лгать ему. Я уже совершала эту ошибку раньше. Но я не могу заставить себя признаться в этом. Не сейчас. Не здесь. Не так, как сейчас.
— Нет, — шепчу я. Это слово постоянно слетает с моих губ, но оно ничего не значит. — Не буду.
Улыбка Луки становится шире, и тогда я понимаю, что он хотел, чтобы я солгала, даже если он накажет меня за это.
— О, София, — бормочет он. — Тебе следовало бы лучше знать.
Затем его пальцы скользят вверх, выше, выше, под край моих черных кружевных трусиков. Не то, что я бы выбрала, чтобы вернуться домой из больницы, но это было все, что было у меня из одежды. Это заставляет меня думать, что Лука был тем, кто принес мне одежду. Они проникают под кружево, поглаживая набухшие складки моей кожи, и я не могу подавить вздох, который срывается с моих губ от его прикосновения.
— Ты побреешься для меня сегодня вечером, — холодно говорит Лука. — Я не допущу, чтобы ты оставалась такой неопрятной.
Я краснею от этого, моя кожа горит от унижения. Я была в больнице, оправлялась после пыток. Я хочу сорваться. Я не думала о том, чтобы побрить свою киску для него. Но я вообще ничего не могу сказать, потому что Лука выбирает этот момент, чтобы скользнуть пальцами глубже, и я на мгновение теряю дар речи.
— Маленькая лгунья, — напевает Лука шелковистым голосом, когда его палец скользит вверх, чтобы пощекотать мой клитор. — Ты истекаешь ради меня, София. Такая чертовски мокрая. — Он засовывает в меня два пальца, двигая ими взад-вперед сильно и быстро, так что я точно слышу, насколько я мокрая, непристойные звуки наполняют заднюю часть машины. — Ты не можешь сказать, что не хочешь этого. Я чувствую, как много ты сдерживаешь. Я чувствую, как твоя киска сжимается прямо сейчас, пытаясь удержать меня внутри себя.
Он говорит это так небрежно, откидываясь на кожаное сиденье машины, в то время как его пальцы входят и выходят из меня, как будто это нормально. Как будто нормально, когда мой муж трахает меня пальцами на заднем сиденье машины средь бела дня, когда между нами и водителем лишь тонкая перегородка…совершенно блядь обычное явление.
— Ты собираешься кончить, не так ли, София? Если я поиграю с твоим маленьким твердым клитором? — Его голос такой соблазнительный, скользящий по моей коже, купающий меня в тепле, в похоти, в нужде. Я хочу сказать нет, что я никогда больше не кончу для него, что он не может заставить меня, что я этого не хочу, но моя предательская киска рассказывает совсем другую историю. Я слышу это, чувствую запах, густой запах секса, наполняющий заднее сиденье машины, и я хочу умолять о большем, чем просто его пальцы. Я хочу умолять о его рте, его члене, обо всем нем, о том, чтобы он заставлял меня кончать снова и снова, как он делал это много раз до этого.
Это заставляет меня ненавидеть его. Я ненавижу то, что хочу его. Что я позволю ему делать все грязные вещи, которые он пожелает, даже после всего случившегося. Но вся эта ненависть не меняет того, как мои бедра выгибаются навстречу его руке, как нарастающее удовольствие делает меня слабой, заставляет запрокинуть голову, тяжело дыша, когда он подталкивает меня ближе к кульминации.
— Вот и все, София, — напевает он почти издевательским голосом. — Кончи мне на пальцы. Вот так хорошая девочка. Иди за своим мужем, покажи ему, как сильно ты его хочешь. — Он наклоняется, устраиваясь поудобнее, и я мысленно вижу его толстый член, истекающий возбуждением, скользящий по моему входу, толкающийся в меня и наполняющий меня так, как я отчаянно жажду прямо сейчас.
Он проводит большим пальцем по моему клитору, перекатывая его под подушечкой.
— Кончи для меня, милая. Покажи мне, как сильно ты жаждешь этого.
— Я не… — выдыхаю я, мои бедра приподнимаются, когда он нажимает на мой клитор, его пальцы теперь двигаются быстрее, скручиваясь внутри меня, прижимаясь к этому сладкому местечку. — Я… блядь… не хочу тебя!
Я выкрикиваю последние слова, мое тело содрогается, когда я жестко кончаю, извиваясь под его рукой, когда удовольствие сотрясает мое тело. Я чувствую, как сжимаюсь вокруг его пальцев, втягивая их глубже, мои бедра сжимаются вокруг его запястья, чтобы удержать его там, я потираю свой клитор, пока катаюсь на волнах ощущений. Это так чертовски приятно, мое тело горит совершенно по-другому. Я задыхаюсь и беспомощно стону, а Лука продолжает двигаться, пока я не нажимаю на его запястье, пытаясь оттолкнуть его, поскольку после этого мой клитор становится очень чувствительным.
Лука смеется, вытаскивая руку из моих трусиков. Он подносит пальцы к носу, вдыхая мой запах, и на секунду мне кажется, что он собирается облизать их дочиста. Но вместо этого он сует их мне в лицо, прижимая кончики пальцев к моим губам, размазывая мое возбуждение по моему рту, когда он проталкивает их внутрь.
— Для меня не мокро, а? — Он игнорирует мой приглушенный стон, засовывая пальцы мне в рот, пока у меня не остается иного выбора, кроме как обхватить их губами, осторожно проводя языком по коже и морщась от собственного вкуса. Мне это не нравится, и Лука ухмыляется. — Попробуй это, — рычит он. — А потом попробуй еще раз солгать мне, жена.
Он шипит это последнее слово, как проклятие, оставляя свои пальцы у меня во рту, пока я не облизываю их дочиста, а затем он высвобождает руку и вытирает ее о брюки как раз в тот момент, когда машина сворачивает в гараж.
— Мы дома, дорогая женушка, — говорит он насмешливым голосом, когда машина останавливается. Как только я выхожу, он хватает меня за локоть и тащит к лифту. Он не отпускает меня, пока мы не оказываемся в гостиной, сцене стольких наших ссор, которая вот-вот станет полем битвы для еще одной.
— А теперь скажи мне правду на этот раз, — говорит Лука, резко отпуская мою руку и отступая назад, его взгляд снова холодный и суровый. — Почему ты была в церкви, София?
Я все еще чувствую покалывание от оргазма, который он только что подарил мне между ног, но все равно сопротивляюсь. Вот такие мы и есть, уныло думаю я, даже когда поднимаю подбородок, чтобы свирепо посмотреть на него. Мы всегда будем такими. Драться и трахаться. Драться и трахаться. Может быть, я смогла бы жить с этим, даже получать от этого некоторое удовольствие. Я не могу честно сказать, что мне не нравятся наказания, которые он назначает, что я не получаю удовольствия от его рук на мне, его рта… Я не могу отрицать, что иногда намеренно довожу его до крайности. Но сейчас есть о чем заботиться, не только обо мне.
О ребенке. Нашем ребенке, моем ребенке. И я должна освободиться от Луки, если хочу спасти его.
— Мне нужно было сходить на исповедь. — Произнося это, я смотрю ему прямо в глаза, отказываясь отступать. — Я не думаю, что отец Донахью из-за этого выезжает на дом.
— Он бы сделал это, если бы я попросил. Голос Луки опасно мягок. — Так в чем же тебе нужно было признаться, София?
— Это касается только его и меня. — Я откидываю волосы назад, обхватывая себя руками. — Я не обязана говорить…