Безжалостный обольститель
Шрифт:
Эта стрела не сразит Софи. Бог свидетель, если и есть что-то, что он должен сделать, так это защитить Софи. Несчастная девочка нуждается в нем, понимает она это или нет. И он с радостью отправится в ад, если не сможет уберечь ее от несчастья.
Глава 17
После того как Джулиан силой увез Софи, Клодия места себе не находила. Сидя в одиночестве в столовой, она хмуро смотрела на большой кусок кекса, поданного ей Робертом. Вяло выковыривая из него изюминки, она выложила их на тарелке так, что получилось нахмуренное лицо в очках.
Она
Прошлым вечером Джулиан показался ей таким незащищенным. Клодия никогда бы не поверила, что в его крепком теле можно найти хотя бы одно уязвимое место.
Она уронила вилку и закрыла лицо руками, совершенно запутавшись. Вот опять она сочувствует тирану! Что из того, что он страдал из-за какой-то своей возлюбленной? Все равно это не давало ему никакого права насильно увозить Софи, словно свою собственность. Ставить приличия выше счастья сестры. Какое высокомерие с его стороны полагать, что один человек лучше другого только в силу своего происхождения или пола!
Клодия подняла голову и отодвинула тарелку, устремив взгляд на подсвечник в середине стола. Прошлой ночью она лежала без сна, пытаясь понять ситуацию, казавшуюся все более запутанной. Она никак не могла понять Джулиана Как можно быть высокомерным и надменным и одновременно нежным и заботливым? Посещать заведение мадам Фарантино и после этого нежно растирать ей спину, когда ей нездоровится, или присылать к ее «общественным чаепитиям» букеты цветов, когда другие мужья отчитывали своих жен за то, что те в них принимали участие.
В то же время Джулиан был совершенно равнодушен к ее главному делу за исключением того случая, когда составил список лиц с намерением убедить их выполнить данные обязательства. Иногда у нее возникало ощущение, что он управляет ею словно одним из своих предприятий, давая свободу до тех пор, пока она не совершит неожиданного для него поступка.
Джулиан мог быть очень мягким и добрым, как со всей очевидностью показал давешний спор. Доброта и терпение, которые он проявлял по отношению к дочерям Юджинии, вызывали в ней острое желание каких-то иных отношений с Джулианом, робкую надежду на то, что и у них, возможно, будут дети. А Тинли? Старик уже и тряпку для пыли не может поднять, а Джулиан щадит его гордость, давая ему возможность чувствовать себя нужным.
В то же время он жестоко обошелся с Софи, пренебрег ее чувствами. С этим Клодия не хотела мириться.
Она не могла не вспомнить об этом. Его бессердечность – сначала к ней, а теперь к Софи – возмущала ее до глубины души.
– Мадам, унести кекс?
Натянуто улыбнувшись, Клодия вежливо ответила:
– Да, пожалуйста, Роберт. И налей немного портвейна. – Роберт удивленно заморгал, замялся буквально на мгновение, но быстро вышел и уже через несколько минут вернулся с портвейном. Клодия поблагодарила его и, потягивая густое вино, устремила взгляд на длинные бархатные портьеры.
Сослана в глушь.
Чем больше она думала об этом, тем больше негодовала.
Софи все рыдала, и Джулиану казалось, что он вот-вот оглохнет.
Наверняка существовал иной способ оторвать ее от Стэнвуда, но будь он проклят, если знает, что это за способ. Добравшись до окраины Лондона, Джулиан чувствовал себя совершенно разбитым. Единственное, что поддерживало его, – это желание увидеть сияющую улыбку Клодии, почувствовать, как ее руки обнимают его. Он понимал, что Клодия согласилась с аргументами.
На Сент-Джеймс-сквер он передал поводья молодому груму и устало вошел в дом.
– Распорядись немедленно приготовить ванну и передай леди Кеттеринг, что я вернулся и очень хотел бы, чтобы она присоединилась ко мне за ужином, – обратился он к Тинли.
– Можете хотеть сколько угодно, милорд, только она уже ужинает, – спокойно сообщил ему Тинли и зашаркал прочь. Лакей шагнул к Джулиану, чтобы принять накидку.
Джулиан бросил на лакея нетерпеливый взгляд.
– Проследи, чтобы он хотя бы не забыл о ванне, – бросил он и направился к столовой, пытаясь подавить в себе почти юношеское волнение, вспыхивавшее в нем каждый раз, стоило лишь упомянуть ее имя.
То, что он так соскучился по Клодии всего за какие-то двадцать четыре часа, ужасно нервировало его; он чувствовал себя слабым, глупым, не похожим на самого себя. Даже в юности он никогда не был настолько увлечен. Его бесило то, что Клодия казалось ему единственным лекарством от терзавшей его сердечной боли. И все же сейчас он с трудом сдержался, чтобы не побежать к ней.
Лакей у столовой открыл перед ним дверь. При виде Джулиана Клодия удивленно вскочила, сжав в руке салфетку. На ней было облегающее платье небесного цвета с белой отделкой. Три нитки жемчуга обвились вокруг стройной шеи, в ушах – жемчужные серьги в форме слезы. Волосы она небрежно заколола наверх, и тонкие завитки струились по шее.
Джулиан заворожено уставился на длинный локон, ниспадавший ей на плечо. Его поражало то, что мысленно он никогда не мог воспроизвести ее красоту так, чтобы она соответствовала реальности.
– Ты выглядишь... прелестно, – заметил он, понимая, что слова едва ли способны передать очарование Клодии.
Изящная рука потянулась и стала нервно теребить сережку.
– Благодарю. Ты только вернулся? Я думала, ты побудешь некоторое время в Кеттеринг-Холле, – тихо произнесла она.
– Я решил, что лучше уехать немедленно. Ее рука замерла, и она посмотрела на него.
– У тебя это очень хорошо получается: делать то, что, с твоей точки зрения, лучше, да?
Если у Джулиана и теплилась какая-то надежда, то после этих слов она исчезла, и он почувствовал себя совершенным глупцом. А чего, собственно, он ждал? Что Клодия бросится в его объятия, что ей тоже не терпится увидеть его? Как бы не так! Эта женщина презирала его. Ей не было дела до того, что он только что пережил один из тяжелейших дней в своей жизни. Волна гнева и боли захлестнула его.
– Ты уже высказала мне свое мнение. Не вижу причин вновь обсуждать этот вопрос, – сказал он.