Безжалостный Орфей

Чиж Антон

Но как на него смотрела Антонина! Если бы это был не Ванзаров, уже бы схватил красавчика в охапку и так хорошенько… Ревновать к Родиону так же глупо, как к невинному младенцу. А вдруг там…

Криминалиста посетила мысль, которую он повертел так и эдак, но ходу ей не дал. Все-таки Ванзаров его друг, какой бы жулик он ни был. И без него было так плохо, что уж лучше с ним живым мучиться, чем без него. И вообще, его жизнь — это его жизнь. Нечего в нее нос совать любопытный. Он же не Антонина…

Развлекая себя подобными размышлениями, Лебедев между тем прогнал кровь Юнусова через

стеклянный змеевик. Он так ждал результата, что поначалу не мог понять, отчего его нет. Аполлон Григорьевич присмотрелся к перегонному аппарату и не увидел крохотную капельку. Результат на хлороформ был почти нулевой.

Это было настолько невероятно, что он провел тест второй раз, а затем поставил третий опыт. Не веря глазам своим, повторил эксперимент с пробой Кербель. Там было все как полагается. Значит, с методикой все в порядке. И он ничего не напутал.

Или все-таки совершил ошибку? Столько лет ни разу не ошибался, и вдруг… Это выходит за любые рамки. Так быть не могло. Но это случилось. Что делать? Надо исправлять ошибки. Особенно ошибку гения.

Сосредоточенно и строго Лебедев взялся за кровь Юнусова.

* * *

Слухи бегут резво. 4-й Казанский участок присмирел, изготовившись к явлению почившего. Стол вычистили от пыли и мусора, который скидывали на него, и даже переставили удобней к свету. Чиновники Редер и Матько обменялись мнением, что и виду не покажут, словно ничего и не было. А чиновник Кручинский заявил, что он о чем-то таком догадывался. Наверняка господин Ванзаров был на особом задании и теперь заслужил особую благодарность начальства. Чему он искренно рад. Не менее рады этому обстоятельству оказались и Редер с Матько.

Один только Савелий Игнатьевич не радовался. Не то чтобы мертвый Ванзаров нравился ему куда больше живого. Хотя не без этого, конечно. Хитрость заключалась в том, что пристав «забыл» снять с довольствия штатную единицу. Для всех мертвый Ванзаров по бумагам чудесно получал жалованье. Как выкрутиться из этой ситуации, подполковник не знал. Не совать же негоднику жалованье за три месяца отлучки? Вот ведь беда. А как хорошо было: целых сто рублей ежемесячно из воздуха капало. То есть с мертвой души. Теперь вот разбирайся. Пристав, именуемый коллегами Желудем, решил пока на глаза не показываться. Может, как-то уляжется.

Ванзаров вошел в участок как в отчий дом. И хоть не всегда ему тут сладко приходилось, но хорошо знакомый запах и знакомые лица навели на лирическое настроение. Просто и без лишних слов он поздоровался с чиновниками, которые слегка вздрагивали от его прикосновений, поблагодарил за чистый стол и сел за работу. Как ни в чем не бывало.

В империи так повелось, что чиновников держали на учете не хуже крепостных. Каждый шаг их карьеры, чины, награды, отличия, переводы и даже семейный статус государство отмечало и заносило в особые справочники по министерствам. Словно боялось, что подчиненные люди могут разбежаться. Хотя куда служивому из России деться, страна-то маловата будет, негде спрятаться. Да и где еще в обитаемом мире найти чиновнику такую благодать и укромные места. Ну, да ладно…

Родион обложился стопками министерских ежегодников. Он изучал последние

десять лет. Но никаких связей между коллежским советником Основиным, полковником Милягиным и чиновником Пигварским найти не удалось. Каждый из них шел по лестнице чинов и назначений самостоятельно и независимо. Что тоже результат.

Изучение затянулось. Около семи, когда коллеги попрощались, а пристав проскользнул тенью, Родион остался один. Если не считать дежурного городового, отдыхавшего с чаем на лавке.

Ровно в семь дверь распахнулась. Лебедев протолкнул Колю, слегка упиравшегося.

— Привел вам красавца, — сказал он, легким тычком отправляя юного сыщика на стул. — Идти не желал. Характер показывает.

— Да кому я нужен, — с горечью сказал Коля. — И так уже раньше меня успели.

Родион посмотрел на обиженную личность внимательно:

— Очевидно, князь Юнусов последний вечер у «Неметти» проводил?

— Ну вот, все знаете, пойду я…

— Николя, вы раздобыли ценные сведения, но сделали неправильные выводы. Вы заметили наверняка, как мы с Аполлоном Григорьевичем вышли из театра? Но это не значит, что я знал про Юнусова. Это вы про него узнали. Не спешите судить об очевидном, не торопитесь с выводами.

— Правда не знали? — недоверчиво спросил Гривцов.

— Чистая и кристальная. Молодец, быстро разобрался. Садитесь, вы нам нужны.

Слова эти легли на страдающую Колину душу как фунт шоколада. Нет, как два фунта шоколада! Не меньше…

— Ваши предположения подтвердились? — спросил Родион.

Лебедев открыл новую жестянку с леденцами, закрыл и спрятал в карман:

— С Кербель — без сомнений.

— А Юнусова отравили чем-то другим.

— Уж не знаю, какими силами прозрели… — Аполлон Григорьевич тяжко вздохнул, — …но хлороформа в нем совсем мало, небольшие следы. А цианида калия — сколько угодно. От души всыпали, не пожалели.

— Следовало ожидать.

— Вот как? Может, и записку с угрозами объясните?

— Какую записку? — спросил Родион.

— Вчера в департамент подкинули. Угрожают. Если не брошу это дело, будет мне совсем яман. [5]

— Угрожают вам?

Лебедев даже обиделся:

— А что, мне и угрожать нельзя? Если не вылезаю из лаборатории, то уже не человек?

— Но это же совершенно бессмысленно… Извините. Покажите записку.

5

«Будет плохо» — на воровском жаргоне.

— У меня ее нет… И не надо так смотреть! Я как получил, в сердцах швырнул под стол. Сегодня все обыскал — нету. Мыши утащили.

Это было невероятно! Лебедев, который хранил всякую ерунду от давно прошедших дел, жадина и скопидом, потерял важнейшую улику, касавшуюся его лично. Поверить в это было невозможно. Но мрачная физиономия криминалиста надежды не оставляла.

Коля боялся шелохнуться.

— Пусть только попробуют еще раз, руки повыдергиваю!

— Пришлют другую, не выбрасывайте, — попросил Родион. — Оставьте мне.