Безжалостный распутник
Шрифт:
С криком «Меркурий! Меркурий!» девушка бросилась к своему любимцу.
— Мой дорогой, если бы ты только знал, как я скучала по тебе!
Конь в ответ негромко заржал и поводил носом возле ее лица.
— Вы научили его возить двуколку? — спросила Сиринга у графа. Лицо ее светилось радостью, и она нежно похлопала Меркурия по спине.
— Я научил его слушаться меня так же, как он слушается тебя. А сейчас он нас с тобой кое-куда отвезет.
С этими словами граф помог Сиринге сесть в бричку, и, как только она расправила пышную юбку, сел с ней рядом и взял в руки поводья. Сиринга нежно склонила голову ему на плечо.
— Я так счастлива, — прошептала она.
— Если ты и дальше будешь смотреть на меня такими глазами, — шутливо предостерег ее граф, — боюсь, мы с тобой далеко не уедем.
В ответ на его слова Сиринга рассмеялась. Она была счастлива.
Меркурий взял с места и уверенной рысью повез их вперед по дороге. «Интересно, куда же мы едем?» — спрашивала себя Сиринга.
Вскоре они оставили позади аллею вековых дубов и через парк покатили по грунтовой дороге, которая вела к лесу. Глаза Сиринги расширились от удивления, но от вопросов она воздержалась.
Когда они доехали до Монахова леса, девушка увидела, что между деревьев вьется новая дорога, — узкая, на такой двум бричкам не разъехаться, — которая вела куда-то в лесную чащу.
Теперь было нетрудно догадаться, куда они едут, и, когда Меркурий наконец остановился рядом с плотной стеной живой изгороди, Сиринга посмотрела на графа.
Тот опустил поводья, и она подумала, что сейчас он вновь заключит ее в объятия, но вместо этого граф спрыгнул на землю и, обойдя бричку, подал ей руку, помогая выйти. Затем зашагал впереди, и она поспешила за ним следом. Внезапно до нее дошло, что он идет уверенно, как будто знает дорогу, — точно так же, как она в тот первый раз вела его за собой.
Наконец они шагнули в их тайное место. И тогда граф взял ее руку и крепко сжал в своей. Сиринга огляделась по сторонам.
Под ногами у них был ковер из маргариток, золотистых лютиков и голубых барвинков, а рядом с разрушенными стенами то там, то здесь алели маки.
Изумрудно-зеленая живая изгородь плотной стеной окружала часовню, а там, где полагалось быть алтарю, пестрела цветами.
Был тут и розовый шиповник, и желтая жимолость, и бело-фиолетовый вьюнок, который цеплялся за замшелые камни, и целый десяток других цветов, и все они расцвечивали буйством красок это удивительное место.
Напротив алтаря их уже поджидал человек, облаченный в белые одежды. Он стоял неподвижно, и Сиринге на мгновение показалось, будто это обман зрения. Она вопросительно посмотрела на графа, и тот негромко произнес:
— Где же еще нам сочетаться браком, моя дорогая, как не здесь?
В ответ Сиринга крепко сжала ему руку, и вдвоем они направились к священнику. Хор ангелов им заменило пение птиц.
Сиринга могла поклясться, что отовсюду — и из-за деревьев, и из-за кустарников, и из-под обрушившейся каменной кладки — на них смотрели глаза лесных обитателей, которые с интересом наблюдали за священнодействием.
Приблизившись к алтарю, они с графом опустились на колени на заросшие мхом ступеньки, и священник начал церемонию венчания.
Сиринга слышала рядом с собой голос графа, уверенный и спокойный, когда он произносил брачный обет. Затем она произнесла свой — тихо, едва слышно, но с такой искренностью и чувством, какие могли исходить только из самого сердца.
Ее пальцы дрожали, когда граф надевал ей кольцо, а когда священник начал произносить благословение, она закрыла глаза.
Осенив жениха и невесту крестным знамением, священник положил одну руку на голову Сиринге, а вторую на голову графа.
— Благословляю вас во имя Отца, Сына и Святого Духа, да пребудут они с вами и ныне, и присно, и во веки веков.
Казалось, весь мир замер, когда он произносил эти слова. Но, как только голос его стих, лес тотчас наполнился птичьим пением. Пернатые певцы заводили свои трели на самые разные голоса — и дрозды, и сойки, и куропатки, и кукушка, и лесной голубь, и даже сова и грачи. И эта восхитительная песнь возносилась к самим небесам.
Сиринга молилась, чтобы ее любовь к графу всегда оставалась такой же сильной и крепкой, как и в эти мгновения, чтобы они принадлежали друг другу целую вечность. В следующий миг она почувствовала, как граф осторожно потянул ее за руку, предлагая подняться с колен.
Они были одни. Священник неслышно исчез, как будто их брак освятил не он, не простой смертный, а вестник небес.
— Моя жена! — прошептал граф, нежно глядя на Сирингу.
А потом поцеловал — поцеловал так, как уже целовал однажды, — в лоб. В этом поцелуе было столько нежности и чего-то возвышенного, что к глазам Сиринги тотчас подступили слезы, слезы счастья и любви.
Не проронив ни слова, граф повел ее назад по траве, сквозь заросли живой изгороди, туда, где их поджидал запряженный в бричку Меркурий.
Они молча сели в бричку и покатили назад через Монахов лес. Вскоре они вновь оказались в парке.
Солнце уже клонилось к закату, небо полыхало огнем и золотом, и на этом фоне Кингс-Кип представлялся сказочным замком, драгоценным камнем на фоне изумрудно-зеленого бархата.
К великому удивлению Сиринги, они не стали подъезжать прямо к дому. Вместо этого Меркурий свернул на узкую боковую дорожку, которая вела к расположенным в некотором отдалении холмам.
Лишь когда дорога пошла вверх, а дом остался позади, Сиринга поняла, что впереди, на фоне закатного неба, маячит силуэт обсерватории, построенной в свое время дедом графа.
«Интересно, — удивилась она, — зачем мы туда едем?» Однако предпочла промолчать. Ей было довольно того, что она сидела, прислонившись щекой к руке графа, как когда-то, когда они уезжали из Кингс-Кип.
А еще на среднем пальце левой руки она ощущала тонкое золотое кольцо, которое надел граф.
В этом он весь, размышляла она. Ну кто бы еще придумал устроить венчание в их тайном месте — именно там, где она когда-то влюбилась в него?
Меркурий тем временем взбирался все выше и выше, пока наконец не остановился рядом с колоннами обсерватории.