Безжалостный
Шрифт:
Наконец мы вошли в большую комнату, лишенную и мебели, и произведений искусства. Черный гранитный пол, серые стены, боковой свет вроде бы располагали к размышлениям, но у меня вызвали ощущение пустоты. А при склонности человека к депрессии в этом месте она развилась бы у него в мгновение ока.
Словно медитируя или пребывая в полном единении с темнотой, пока мы не разогнали ее, включив свет, посреди комнаты стояла женщина с фотографий, найденных в бумажнике Ваксса.
Выглядела она старше, чем на самом последнем снимке. Как минимум ей было лет семьдесят пять. Она оставалась интересной женщиной, только очень уж исхудала, высокая, похожая на цаплю.
Одетая в хорошо сшитый костюм (длинная черная юбка, серый пиджак, черная блузка, простенькое, но ослепительное брильянтовое колье), она определенно гордилась своей внешностью.
Не будь ее открытые глаза столь наблюдательными, я бы подумал, что она – заботливо сохраненный мумифицированный труп.
– Что вы сделали с моим Ширманом? – спросила она сильным, командным, с четкой дикцией голосом.
– Он спит, прикованный к «Хаммеру», в гараже, – ответил я.
Она переводила взгляд с пистолета на пистолет.
– Вы пришли сюда, чтобы убить меня?
– Мы пришли сюда, чтобы кое-что выяснить, – ответила Пенни. – Вы – миссис Ваксс?
– Ваксс – фамилия, которую я выбрала и сделала своей. Меня не вынудили ее носить. Я никогда не была замужем. Мне не требовался муж, чтобы иметь сына.
Она направилась к нам и чем ближе подходила, тем сильнее нервировала меня. Казалось, скользила, а не шла, словно мы имели дело с механическим роботом, а не с настоящей женщиной.
– Вы – странная женщина, – заметил Майло с детской непосредственностью.
– Что делает в моем доме это грязное животное? – брезгливо спросила миссис Ваксс.
– Лесси – не грязная, – встал на ее защиту Майло. – Она такая же чистая, как вы. И может делать то, что вам не под силу.
Лесси не унизилась до того, чтобы рычать на это пугало, но взирала на хозяйку дома с собачьим презрением.
– Прикуси язык, мальчик. Тебе следовало бы знать, с кем ты говоришь. Мое девичье имя – Зазу Вейн. В справочнике «Кто есть кто» вы найдете большую статью о моем сострадании и милосердии. Но все, что действительно важно, я сделала под именем Зазу Ваксс, и такое не по плечу целой нации таких, как вы.
– И о каких достижениях идет речь? – сухо поинтересовалась Пенни.
– Пятьдесят лет я создаю новую науку – конструирование культуры. Я формировала американскую и, следовательно, мировую культуру, потратив миллиарды долларов на пропагандистские кампании, но также, и это оказалось более эффективным, полагаясь на методы, зачастую используемые в шпионаже и в военных действиях.
– Похоже, что на это у вас уходит много времени, – предположила Пенни.
– Да, я ужасно занята, дорогая моя.
– Ближе лучше не подходить, – предупредил я, когда расстояние между Зазу и нами сократилось до десяти футов.
Она остановилась, но, казалось, вибрировала от распирающей ее энергии и, будь на то желание, преодолела бы эти десять футов одним прыжком.
– Миллиарды долларов, – повторил Майло. – Вы так богаты?
Глянув на него поверх длинного прямого носа, так птица могла бы посмотреть на жучка перед тем, как его съесть, Зазу Ваксс ответила:
– Я распоряжаюсь неограниченными ресурсами федерального казначейства.
– Звучит неплохо.
– И в отличие от глупых и пассивных разведывательных ведомств все эти годы наш бюджет никем и никогда не контролировался.
Она явно гордилась как собой, так и своими достижениями. Но я понимал, что она никогда не стала бы нам всего этого говорить, если бы не ее полная уверенность в том, что из этого дома нам живыми не выйти.
Свет вспыхнул в дальней стене этой камеры медитации, и через открывшуюся дверь в нее вошел монстр-из-«Мазерати». Нашего присутствия он не замечал, что-то бормотал себе под нос, его большие руки болтались из стороны в сторону. Ростом и фигурой он напоминал Ширмана Ваксса, но шел, волоча ноги, и я заметил, что он – горбун.
И вот, без дождя, который мешал мне разглядеть его при нашей первой встрече, я подумал, что он не столь страшен, как жалок. Наконец-то до моих ушей донеслось его бормотание, открыв испуганную душу:
– Не трогай, не трогай красивые вещи, ты их разобьешь, глупый мальчишка, неуклюжий мальчишка, не трогай красивые вещи.
– Ну! – резко бросила Зазу.
Горбун остановился, поднял голову, на жутком лице отразился страх, глаза потемнели от ужаса.
– Что ты разбил теперь? – спросила она.
Его губы шевелились, но ни одного слова с них не слетало. Наконец он смог оторвать взгляд от женщины и заметил нас.
– Зазу, им тут не место, не место, не место, – он начал заламывать руки. – Что случилось? Что не так?
Я узнал грубый голос жестокого убийцы, который перерезал горло Джону Клитрау, а по телефону назвал себя братом всего человечества.
С одной стороны, ему нравилось насилие, с другой – он, несомненно, был очень одинок, ни к кому не мог обратиться ни за советом, ни за теплым словом, что порождало неуверенность в себе и слабоволие.
– Им тут не место. У нас беда, у нас беда.
– Заткнись, или я тебя заткну! – смущенно фыркнула Зазу.
И ее смущение могло означать, что она сама удивлена нашим появлением ничуть не меньше горбуна, пусть и изо всех сил пытается это скрыть. А если мы, действительно, удивили ее, значит, она не контролирует ситуацию, пусть и хотела нас в этом убедить.
– Они заявляют, что твой отец скован и лежит в «Хаммере», который находится в гараже.
Мы с Пенни переглянулись.
– Отец? – вырвалось у нас одновременно.