Библейская археология: научный подход к тайнам тысячелетий
Шрифт:
Нет, бесспорно, сомнения в исторической достоверности гомеровского рассказа не приходили тоща в голову почти никому — разве что Анаксагору, который, видите ли, требовал доказательств этой достоверности; но на то Анаксагор и был философ. Всем прочим людям, нефилософам, доказательства казались излишни, ибо, как писал древнегреческий историк V века до н. э. Фукидид, «в правдивости гомеровского рассказа не приходится сомневаться», поскольку за нее ручаются «великие поэты и всеобщая традиция» («поэты» здесь во множественном числе, потому что, кроме гомеровских, существовали и несколько менее пространных поэм о Троянской войне, совместно известных как «Эпический цикл» и дошедших до нас в записях VI века до н. э.). «Ручательство» это становилось тем более убедительным, что поэты и традиция взаимно удостоверяли подлинность своих свидетельств: например, «Эпический цикл» утверждал, что Афина наложила на Локриду тысячелетнее проклятие и, согласно традициям самих локридцев, им суждено было посылать своих девушек в. Трою тоже на протяжении тысячи лет, так что они покончили с этим тягостным обычаем лишь в 264 г. до н. э., тем самым заодно засвидетельствовав, что, согласно их традиции, падение Трои произошло в 1264 г. до н. э.
Кстати говоря, хотя вера в реальность этого события не умалялась с веками, но сама его дата постепенно уходила в туман и уже в древности стала предметом ожесточенных споров. Так, великий древнегреческий
Нам, современникам, трудно разделить эту наивную уверенность — прежде всего потому, что, как нам сегодня уже известно, догомеровская (а скорее всего, и гомеровская) Греция еще не знала письменности (а точнее, знала, но утратила, как выяснилось позже, причем еще в XII веке до н. э., задолго до времен Гомера); поэтому народные предания (то, что Фукидид называл «всеобщей традицией») никем и никак не могли быть записаны. Незаписанная же «народная память» — весьма ненадежный свидетель. Как писал знаменитый историк Иосиф Флавий, «хотя часто говорят, будто древние греки были первыми, кто стал заниматься прошлым на более или менее точный научный манер, на самом деле, очевидно, что так называемые варвары сохранили историю лучше, чем греки… Дело в том, что греки поздно усвоили алфавит, и он дался им с трудом… так что во всей греческой литературе нет сочинений, относительно которых существовала бы уверенность, что они древнее Гомера. Однако время Гомера было явно намного позже Троянской войны, и даже он оставил свои поэмы незаписанными…»
Действительно, тот же Геродот считал, что Гомер жил за 400 лет до него, а это соответствует, как легко посчитать, IX веку до н. э., и хотя некоторые другие историки порой отодвигали время его жизни чуть ли не в XII век до н. э., т. е. делали его прямым современником воспетой им войны, большинство современных ученых склоняется скорее к точке зрения Геродота. Это большинство поддерживает и утверждение Иосифа Флавия о сравнительно позднем возникновении греческой письменности; правда, некоторые пылкие умы в прошлом выдвигали предположения, будто эта письменность была создана уже за столетие до гомеровских поэм или же, в крайнем случае, одновременно с ними (именно для их записывания), а то и самим Гомером (для той же цели), но сегодня это событие единодушно относят примерно к тому же моменту, что и первые общегреческие Олимпийские игры, а они состоялись в 776 г. до н. э. Это мнение достаточно обосновано: самые ранние из обнаруженных на сей день надписей, исполненных несомненно греческим алфавитом, датируются 770 годом до н. э.
С другой стороны, сегодня существует и вполне надежное основание считать, что Троянская война, если она происходила, вряд ли могла произойти позже середины XI века до н. э., ибо во второй половине этого века, как свидетельствует археология, союз древнегреческих государств, возглавлявшийся Микенами, уже не существовал — он распался под натиском каких-то пришельцев с севера, а еще через несколько десятилетий рухнули и сами Микены. Стало быть, позже, скажем, 1150 года до н. э. возможность организации того коллективного, общегреческого похода под водительством Микен, какой описан в «Илиаде», стала весьма сомнительной. Таким образом, между Гомером и — описываемыми им событиями зияет временной разрыв протяженностью в 300–400 лет. И тут возникает первый из серии вопросов, в совокупности образующих загадку Троянской войны: могла ли устная традиция сохранить и перенести через такой провал достоверные воспоминания о столь давнем прошлом? Но этот вопрос тут же осложняется еще одним. Допустим все же, что устная традиция сумела сохранить верность далекому прошлому. Но вот незадача: исследования современных филологов убедительно показали, что гомеровские поэмы, которые были вершиной и завершением этого многовекового устного творчества, представляют собой не столько точную (пусть и гениальную) фиксацию «преданий старины глубокой», а скорее — весьма индивидуализированное художественное преображение этих фольклорных материалов. Но можно ли в таком случае говорить об их исторической достоверности? Можно ли говорить об исторической реальности неких событий на основании текста, хоть и рассказывающего об этих событиях, но созданного по законам поэтического творчества? Иными словами, насколько надежны свидетельства гомеровских поэм?
Обратимся к Гомеру.
ГЛАВА 2
ГОМЕР И ЕГО ПОЭМЫ
Что мы знаем о Гомере? Что он был автором двух пространных, изложенных гекзаметром поэм «Илиада» и «Одиссея», в которых повествуется о десятилетней войне греков (в этих поэмах они именуются более древним названием «ахейцы») против троянцев, жителей города Троя, что существовал когда-то на западном берегу малоазиатского (ныне Турецкого) полуострова. Однако современная историко-филологическая наука утверждает, что самым первым источником всех знаний и представлений об этой войне был не Гомер, а предшествовавшая ему древнегреческая народная традиция — эпические сказания, изустно передававшиеся сказителями-певцами («аэдами») из поколения в поколение задолго до Гомера. Сами эти сказания до нас не дошли, но, начиная с V века до н. э. (т. е. уже много позже Гомера) их тексты, сохранившиеся в неполном и разрозненном виде, были собраны различными греческими авторами — Аполлонием с Родоса, Аполлодором из Афин, Квинтом из Смирны, Арктиносом из Милета и другими — в виде нескольких коротких поэм, повествовавших об отдельных эпизодах Троянской войны, не фигурирующих в «Илиаде» и «Одиссее». Так, «Киприя» Арктиноса Милетского излагала предысторию этой войны; «Малая Илиада» Квинта Смирнского заполняла промежуток между «Илиадой» и «Одиссеей», рассказывая о дальнейших событиях осады Трои — от смерти Гектора и до взятия города (гибель Ахилла; смерть Париса; изготовление «Троянского коня»); во «Взятии Трои» того же Арктиноса рассказывалось о падении троянской крепости, ее разграблении и судьбах ее жителей — царя Приама, его жены Гекубы, дочери Кассандры, вдовы Гектора Андромахи и Елены Прекрасной; поэма «Возвращения»
Тем не менее, несмотря на эту неполноту, именно «Илиада» и «Одиссея» являются самым главным и самым авторитетным источником наших сведений о Троянской войне. Объясняется это, прежде всего тем, что эти поэмы уже в древности обрели-статус величайшего произведения греческой культуры. Древние греки считали их чем-то, далеко выходящим за чисто литературные рамки: они учили и воспитывали на них своих детей, почитали как непреложный кодекс нравственности и зачастую даже руководствовались ими в своей практической деятельности. Влияние этих поэм на европейскую культуру последующих веков тоже было огромно. По их образцу было создано величайшее произведение римской литературы — поэма Вергилия «Энеида»; позднее они вошли в литературный кодекс византийской империи, где стали предметом углубленного изучения и комментирования; а еще позже, проникнув из Византии в Италию, оказали глубокое влияние на культуру Ренессанса. В Новое время, обретя благодаря многочисленным переводам даже более широкую популярность, чем Данте или Шекспир, они стали одной из важнейших основ всего классического образования многих поколений европейцев. Не удивительно, что отношение к этим великим поэмам приобретало порой настолько благоговейный характер, что их подчас даже отказывались признавать творением отдельного, пусть и гениального, человека — один немецкий филолог XVIII века выдвинул в свое время фантастическое предположение, что обе они, и «Илиада» и «Одиссея», были созданы посредством спонтанного «творческого выдоха» всего древнегреческого народа как целого.
Достоверно известно, однако, что сами древние греки упорно приписывали создание обеих поэм одному конкретному человеку — слепому певцу Гомеру — и даже придумали этому человеку развернутую биографию, согласно которой он родился на острове Хиос в Эгейском море, много странствовал по Малой Азии, Египту и самой Греции и оставил потомков — так называемых гомеридов, взявших на себя задачу сохранения и распространения его поэзии. Еще более детальную (и более фантастичную) биографию Гомера придумал Геродот, который приписал ему несколько поколений предков и великое множество путешествий. Из всего этого единственно достоверным является то, что в более поздние века на острове Хиос действительно существовала гильдия или «школа» поэтов, именовавших себя «гомеридами» и исполнявших преимущественно произведения Гомера, которого они считали своим земляком.
Какую позицию в этих спорах занимает современная филологическая наука?
Она считает достаточно вероятным, что в древности и вправду существовал эпический поэт по имени Гомер и что именно он сыграл ведущую роль в окончательном формировании «Илиады» и «Одиссеи» (составные части которых, возможно, существовали уже до него в виде устных поэм). Почему это «достаточно вероятно», станет ясно чуть далее. Пока же заметим вслед за специалистами, что, поскольку некоторые языковые приметы гомеровских поэм близки к особенностям ионийского диалекта древнегреческого языка, который был в ходу у жителей островов восточной части Эгейского моря, то и предание о хиосском происхождении Гомера могло иметь под собой реальную основу, поскольку Хиос относится к Ионическим островам. Многие специфические детали «Илиады» свидетельствуют, что ее автор был хорошо знаком с географическими и климатическими особенностями Хиоса, Родоса и других островов, а также близкого к ним малоазийского побережья. Он, например, упоминает о птицах, гнездящихся в устье реки у малоазийского города Эфес, о виде на горы, открывающемся с Троянской равнины, о северо-западных ветрах, преобладающих на Хиосе, и т. п. Таких восточноэгейских примет много меньше в «Одиссее», что, в частности, побудило Аристотеля высказать предположение, что эта поэма была написана Гомером в глубокой старости, а других исследователей — даже утверждать, будто она вообще приналежит иному автору (к тому же она совершенно отлична по жанру). Тем не менее современная филология и здесь пришла к выводу, что, при всех сомнениях, «Одиссея» была как минимум вдохновлена Гомером, а то и создана им самим. Однако время создания обеих поэм представляется сегодня несколько иным, чем в древности: определенные детали текста побуждают отнести «Илиаду» к концу IX, «Одиссею» — скорее даже к середине VIII века до н. э. А это означает, что они существенно моложе древних поэм «Эпического цикла».
Тем не менее «Илиаду» и «Одиссею» нельзя противопоставлять этим поэмам. Как показал в 30-е годы нашего века американский филолог Малькольм Пэрри, поэтика «Илиады» и «Одиссеи» — это все же поэтика устного эпического творчества, и в этом смысле их создатель был прямым продолжателем традиции пред-. шествовавших ему эпических сказителей. Не случайно Гомер и сам применяет для определения поэта тот же термин «аэд», который в древности характеризовал этих певцов-сказителей. Но он. был весьма особым их продолжателем. В своих поэмах он далеко превзошел всех безвестных предшественников. Как показало изучение еще сохранившихся (на Балканском полуострове и в других странах) традиций устного эпического творчества, для поэтов-певцов и сказителей характерно создание сравнительно небольших «песен» (т. е. коротких поэм), каждая из которых содержит часто всего один законченный эпизод и исполняется (при подходящем случае и в подходящей обстановке) в один прием. Это опять же подтверждает сам Гомер, пересказывая в «Одиссее» две такие. законченные песни: одну — о любовном романе между богом Аресом и богиней Афродитой, другую — о придуманном Одиссеем «Троянском коне», — каждая из которых занимает примерно по 100 строк поэмы. Примеры таких же коротких поэм сохранились и в «Эпическом цикле». Так вот, по утверждению специалистов-филологов, главное и величайшее новаторство Гомера состояло в резком переходе от этих коротких песен к качественно новому поэтическому жанру — к монументальной эпической поэме, включающей десятки песен и многие тысячи строк (в одной «Илиаде» их более 16 тысяч). Это новаторство Гомера можно уподобить разве что столь же революционному прорыву последующих времен — изобретению романа как совершенно новой формы повествования. Громадность материала, который становился при этом доступен, широта возникавшей отсюда картины событий, их историческая и психологическая глубина не могли не произвести огромного впечатления на слушателей, привыкших доселе исключительно к коротким рассказам. Можно думать, что слушатели Гомера были столь же потрясены, когда этот неведомый им прежде слепой певец из вечера в вечер несколько дней подряд исполнял перед ними свое монументальное творение. Сам размах этого исполнения предполагал совершенно исключительные творческие качества нового певца, и не удивительно, что имя Гомера с такой силой врезалось в память народа. Не удивительно также, что устная эпическая традиция, достигнув в поэмах Гомера своего высшего, развития, достигла в них и своего естественного завершения: после Гомера петь «по-старому» стало практически невозможным.