Библейская археология: научный подход к тайнам тысячелетий
Шрифт:
Как бы то ни было, всего сказанного еще недостаточно, чтобы найти, где в точности располагалась древняя Троя. Но, к счастью, есть ведь рассказ Гомера, а рассказ Гомера, надо сказать, в любом своем месте изобилует живыми, точными и зримыми деталями. И там, где Гомер описывает Трою, тоже так и видишь — могучие стены на высоком холме над равниной и две извивающиеся по ней реки (Скамандр и Симиос, ныне турецкие Медерес и Думрек Су), по которым корабли греков поднимаются почти к самым стенам;.так и слышишь вой бешеных ветров, бушующих над осажденным городом; так и ощущаешь жар, идущий от одного из бьющих под стенами источников, и ледяной холод, идущий от другого… — но здесь, пожалуй, лучше передать слово самому Гомеру (песнь 22-я, строки 145–153, сцена погони Ахилла за Гектором):
«Мимо холма и смоковницы, с ветрами вечно шумящей, оба, вдали от стены, колесничной дорогою мчались; оба к ключам светлоструйным примчалися, где с быстротою два вытекают источника быстропучинного Ксанфа. ТеплойКак он писал, этот слепой гений, три тысячи лет назад, вы только вслушайтесь: «…хладный, как град, как снег; как в кристалл превращенная влага»!
Вернемся, однако, к скучной прозе. А скучная проза жизни состоит в том, что ни одно из этих поэтических указаний Гомера, увы, не помогает, оказывается, обнаружению Древней Трои. Злые колючие ветры никогда не прекращаются на всей равнине бывшего Скамандра (на это непрерывно жаловался потом в своих письмах с раскопок Генрих Шлиман); эта равнина действительно изобилует ключами, но двух таких, где. температура воды разнилась бы так сильно, как указывается в «Илиаде», ни одному искателю «Приамовой Трои», несмотря на все усилия, найти не удалось; а что касается кораблей, поднимавшихся по реке к самой крепости, то за прошедшие тысячелетия воды в этих местах отступили так далеко от прежних берегов, что ни один холм на равнине Скамандра (Мендереса) сегодня не имеет прямого выхода к морю. (Это, между прочим, было еще одной причиной упадка и разрушения последней по счету, «византийской», Трои.) Иными словами, стоя на Троянской равнине и оглядываясь кругом, можно сказать только, что Древняя Троя погребена, по-видимому, где-то в толще какого-то из многочисленных окрестных холмов, да вот беда — неизвестно какого.
Иное дело Микены. Здесь в точном местонахождении древнего города не приходилось сомневаться. Даже в наше время стоит выйти из автобуса, приволокшего тебя по извивам дорог из далеких и шумных Афин в тишину курчавых гор Арголиды, как нетерпеливому взгляду тотчас открываются (точно такие, как представлял) — зубцы древних стен, охватывающие заросшую вершину крутого холма, а в тех стенах — знаменитые Львиные ворота, на удивление невысокий проход, охраняемый двумя вставшими на задние лапы безголовыми каменными львами. Знаменитое, древнее, почти «знакомое» место — только разве что неожиданно невзрачное и стесненное, как на нынешний туристский вкус. Только размах соседствующей с развалинами громадной пещеры, именуемой «гробницей Атридов», один лишь и способен, пожалуй, примирить ворчливого туриста с потерей целого дня в утомительной поездке. Почти в таком же жалком виде «Агамемноновы» Микены находились уже в гомеровские времена: древнегреческий историк Фукидид, описывая (в V веке до н. э.) город под таким названием (тогда это еще был город, а не сегодняшние развалины), называл его «небольшим», сообщая, что на битву под Фермопилами тогдашние Микены выставили всего 40 человек! Впрочем, уже через несколько столетий и этот жалкий городок исчез, превратившись в развалины, и уже во II веке н. э. историк Павсаний с удивлением размышлял: неужто эти руины и есть великая столица Агамемнона? Почти две тысячи лет спустя, в 1876 году, Шлиман увидел руины Микен в точности такими, какими их описывал Павсаний.
То же самое можно сказать и о других древних «царских столицах», упоминаемых Гомером. В тех же местах, на Пелопонесском полуострове (это, кто не помнит, юго-западная оконечность материковой Греции), вплоть до наших времен поближе к морскому побережью были видные уцелевшие остатки поистине циклопических укреплений гомеровского «крепкостенного Тиринфа». А в срединной Греции, вблизи Афин, можно было увидеть развалины некогда «богатого стадами» Орхоменоса. Несколько хуже обстояли дела с «песчаным Пилосом», еще одним центром воспетой Гомером «микенской цивилизации». Хотя город с таким названием существует и сейчас, на западном берегу Пелопонесса, но недаром у греков издавна была в ходу поговорка: «После Пилоса был еще один Пилос, а рядом еще один»; города с таким названием сменяли в этих местах друг друга неоднократно, так что найти погребенные в земле руины самого древнего из них, гомеровского, тоже было непросто. Шлиман, во всяком случае, ошибся, начал искать Пилос. не там, ничего, естественно, не нашел и в досаде прекратил раскопки. Только перед самой Второй мировой войной Карлу Блегену удалось отыскать «настоящий» древний Пилос.
Проведя эту беглую «инвентаризацию руин», мы можем лишь, кажется, воскликнуть вслед за другими скептиками: «Да действительно ли существовала, и притом уже в той баснословной, покрытой мраком забвения древности, то бишь в XIV–XIII веках до н. э., — та могущественная «микенская цивилизация», которую изобразил Гомер в своей «Илиаде»? Да неужто уже в те «варварские», по греческим меркам, времена этот невзрачный ныне городок Микены был столь могуществен и влиятелен, что мог организовать общегреческий — многолюдный, многокорабельный и многолетний — поход против Трои?» Пыльная скудность всех этих развалин способна, скорее, убедить лишь в обратном. Как я уже заметил, мы не окажемся одиноки в своем скептицизме. Этот вопрос задавал себе еще Фукидид, удивленный неприглядностью современных ему Микен, и из его текста видно, как он буквально заставлял себя поверить в правоту Гомера: «Верно, Микены. — небольшой город, и многие города того периода выглядят сегодня не очень внушительно, но мы… не имеем права судить города по их внешнему виду, а не по их реальному могуществу.» Весь вопрос, однако, как раз и заключался в том, существовало ли в описанные Гомером времена это «реальное могущество». И здесь нам остается лишь вернуться к уже процитированным словам Майкла Вуда: «В определенном смысле проблема… не очень изменилась со времен Фукидида — если греческие мифы действительно содержат зерно исторической правды, то как это доказать?»
Специалисту, историку, ученому и впрямь очень трудно найти это зерно. Он знает, что когда-то, примерно за две тысячи лет до нашей эры, Греческий полуостров заселили дикие племена, пришедшие откуда-то из глубин
К счастью для науки, за поиски Трои и Микен взялся любитель-дилетант, который не был серьезным ученым и потому верил в правдивость этих «легенд».
Этим смельчаком, как всем сегодня известно, был Генрих Шлиман.
ГЛАВА 5
ШЛИМАН: ОТКРЫТИЕ МИКЕНСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Существуют, две биографии Генриха Шлимана. Согласно первой из них, любящий отец (протестантский пастор) подарил семилетнему сыну толстую книгу «Всеобщая история», содержавшую пересказ «Илиады», и тем самым навсегда заронил в маленького Генриха мечту отыскать описанную Гомером Трою. Дальнейшее общеизвестно: разбогатев на деловых операциях, Шлиман решил осуществить свою детскую мечту, сменил сюртук бизнесмена на блузу археолога, отыскал, согласно указаниям Гомера, в которые он свято верил, старинный холм, в толще которого скрывались остатки древней Трои, и — раз-два! — обнаружил там ее развалины. Затем он примерно тем же способом (раз-два!) нашел в развалинах Микен гробницу древнего царя Агамемнона, руководившего, согласно Гомеру, походом греков на Трою, и тут уж его слава стала поистине всемирной, но в это время он как-то неожиданно умер — упал прямо на улице и в одночасье скончался. Лет его жизни, как говорилось в старину, было 68 — с 1822-го по 1890-й.
Существует вторая биография Шлимана, не столь — лубочная, как первая. Шлиман, несомненно, заслужил звание «отца археологии», как некогда Геродот — «отца истории», но это не отменяет того факта, что его методы раскопок были ужасны и разрушительны, а датировка — приблизительна и, как правило, ошибочна. Он был неутомим и самоотвержен в археологическом труде, но окружал свои находки шумной и отталкивающей рекламой, достойной скорее бизнесмена, каким он и был, нежели ученого, каким он не был. Он был одарен потрясающей интуицией, но начисто лишен вкуса (чего стоила напыщенная телеграмма, отправленная им в греческие газеты с раскопок в Микенах: «Сегодня я взглянул в лицо Агамемнона»!). Его жизнь была полна удивительных коммерческих подвигов (дерзкие, на грани закона, деловые операции в России, спекулятивная скупка золота у старателей Калифорнии, монополизация порохового рынка во время Крымской войны и другие хищные налеты на легкую добычу), но он еще вдобавок и сам приукрашивал и расцвечивал ее собственным вымыслом (своему отцу, запойному пьянице и мелкому семейному тирану, он писал уже в зрелом возрасте: «Я рассказал журналистам, что это ты впервые познакомил меня с историей Трои и с тех пор я начал мечтать о том, как я ее отыщу…» — словно наставляя престарелого родителя в своей придуманной «на продажу» биографии). Он оставил по себе 11 толстых книг о своих открытиях, 18 путевых дневников, 60 тысяч писем и 175 томов раскопочных тетрадей, но исследователи до сих пор не могут понять, где факт, а где вымысел в этой огромной массе материала. Например, в своей книге «Троя» он рассказал почти детективную историю о том, как во время раскопок Трои его жена, гречанка Софья, приметила в глубине траншеи полускрытое землей золотое ожерелье и как ей пришлось прикрыть его своей длинной юбкой, пока Шлиман не уговорил рабочих разойтись на обед, чтобы скрыть от их завистливых глаз поразительную находку, составлявшую, как оказалось, лишь ничтожную часть богатейшего клада, который впоследствии получил название «сокровища царя Приама». Однако куда более поразительным, чем эта находка, многие тогдашние недруги и нынешние биографы считают тот факт, что в действительности (это доказано вполне надежными документами) Софьи Шлиман в это время не было не только на раскопках, но и вообще в Турции! Был даже пущен слух, что «сокровища Приама» Шлиман купил на стамбульском рынке и сам подбросил в траншею. Доказать или опровергнуть это не удалось: после того как Шлиман тайком от турецкого правительства вывез сокровища в Грецию, основная их часть бесследно исчезла. Сохранились лишь немногие фотографии и среди них самая знаменитая — Софья Шлиман «в диадеме и ожерелье Елены Прекрасной»{9}.
Знакомясь с этим списком претензий, начинаешь удивляться — что же все-таки сделал этот человек, которого обвиняют в том, что он чуть ли ничего не сделал? Шлиман сделал великое дело. До него вся так называемая «археология» состояла в том, что сотни любителей искали в старинных развалинах зарытые там сокровища или случайно сохранившиеся старинные, рукописи и предметы искусства; в лучшем случае они составляли описания развалин и собирали то, что лежало на поверхности. Шлиман был первым, кто стал вести планомерные и целенаправленные раскопки, и притом с серьезной научной целью — найти следы древней цивилизации, обнаружить не столько ее клады, сколько ее историю и культуру, проверить рассказы древних об их далеком прошлом. Эти первые широкие поиски материальных свидетельств прошлого и породили всю современную научную археологию как исследовательское орудие историков.