Библейские страсти
Шрифт:
Вскоре бывшая змея захлопала от удовольствия пока ещё маленькими крылышками и, старательно перебирая отросшими лапками, заторопилась к краю оврага. Новообретённое знание подсказывало ей, что обновлённые змеи не должны унижаться до ползания по грязной земле — их ждёт другая стихия. А ещё оно говорило, что обновлённой змее будет гораздо легче отомстить своим обидчикам…
Забравшись далеко вглубь сада, ангелочек дрожащими пальцами вытащил из складок одеяния яблочный огрызок
Лицо сторожа медленно расслабилось, движения стали уверенней. Доев остаток плода и обсосав черенок, он вытер руки о подол хламиды, скрестил их на груди и обвёл глазами окрестности. По мере того, как взгляд ангела скользил по безупречной садовой зелени, лицо его вытягивалось и мрачнело. Бросив короткий взгляд вверх, он повернулся и решительно зашагал к воротам, не обращая внимания на разливающийся по телу зуд.
Сильнее всего чесалось в двух местах выше лба, и ещё в нижней части спины.
— Адамчик!
— Хррр-фффф…
— Адамчик!!
— М?
— Адаааамчииик!!!
— М-м?
— Не хочешь своё рёбрышко погреть? Рёбрышко замёрзло…
— Мгм. Мфф.
— Адамчик?
— Мммм?
— А ты почему меня не поздравляешь? Уже несколько минут как женский день?
— Мммммпфоздравля….
— Какой ты у меня внимательный! Жаль, мне никто и позавидовать не может… Адамчик!
— Хррр-фффф…
— Адамчик!!
— А?! Шо?!
— А какой ты мне подарок приготовил?
Сонный Адам приподнялся на локте, продрал глаза, огляделся вокруг, сорвал со смоковницы листик, повертел в пальцах и сунул Еве:
— На. Только дай поспать.
— Какая отвязная штучка! Ага, вот сюда надеваем, вот так. Как мне, идёт?
Молчание.
— Идёт. Сама знаю. Тыррым-тыррым-тыррым… Хм. Тыррым. Нет, не идёт. Чего-то не хватает. Адамчик!
— М-м-м…
— Так что — это и всё?
— Мгм.
— Адам!!!
Адам встрепенулся, потёр кулаком глаза, протянул руку к смоковнице и сорвал ещё два листа:
— На.
— Ну вот, совсем другое дело! Стильный прикидец, ага. В полном костюме лучше, правда?
Молчание.
— Правда?
Молчание.
Молчание. Через некоторое время:
— А где тортик?
Адам подхватился и вытаращился на жену:
— Какой тортик? Его знаешь ещё когда придумают?
— И что, я столько времени буду ждать — пока его придумают?
Адам вздохнул.
— Грушу будешь?
— Не хочу. Хочу яблоко.
Адам содрогнулся:
— Яблоко нельзя!
— А я хочу!
— Нельзя, говорю!
— Ты мужик или кто? Твоя жена хочет яблоко!
— Ну так пойди и возьми. А я спать хочу.
— Ага, а меня поймают!
— Так ты хочешь, чтобы поймали меня?
— А ты… ты… ты меня не любишь! Ты меня даже не поздравил с женским праздником!
— С каким женским праздником?! Его объявят только через тысячи лет!
— А для тебя это повод меня не поздравить?! Ты жестокий человек! Ты предпочёл бы, чтобы меня поймали на краже яблока вместо тебя!
— Да тебя если и поймают, то точно рады не будут: сами виноваты окажутся. Или свалишь всё на какую-нибудь тварь бессловесную. Которая сейчас дрыхнет где-нибудь без задних ног, счастливица…
Ева надула губы и насупила брови. Внезапно она вскочила, пнула лежащего Адама в ягодицу, подбежала к яблоне, сорвала один из нижних плодов и ожесточённо вгрызлась в него.
Адам повернул голову, виновато поджал губы и не глядя запустил руку в дыру между камнями, куда ещё с вечера спрятал корзинку со спелыми фруктами. Небольшая зелёная змейка еле успела вышмыгнуть из щели и поспешно заскользила в сторону кустов.
Стадо
Иисус присматривался к стаду свиней так долго, что жаждущая чудес толпа начала понемногу волноваться. В конце концов вожак стада не выдержал и занервничал:
— Отойди!
Он бесцеремонно пихнул мордой Иисуса, и тот спокойно шагнул в сторону. Кабан покосился на него, отгрыз ветку у кустика, росшего на краю обрыва, затем развернулся, подскочил к Иисусу и опять больно ткнулся в ногу.
— Уйди, говорят! Всё равно не боюсь! Я тебе не Ликион, меня так легко не возьмёшь.
— Так вот до чего ты дошёл, Перимед, спутник Одиссея… — медленно проговорил Иисус. — Почему ты… вы все ещё живы? Ведь столько лет прошло.
Челюсти вожака застыли. Огромное животное подняло голову и в упор уставилось в лицо Иисусу.
— Ты зачем Ликиона заколдовал, пастуха нашего? — с вызовом хрюкнул кабан. — Он и так убогий был, что ни спросишь — одно лишь имя своё выкрикивает, забыть боится: имя — последнее, что у него осталось. Мы его в канаве подобрали, кормили, заботились…
— Я не колдовал, я лечил его, — пожал плечами Иисус. — И излечил. У него душа была расщеплённой, теперь — цельная.
Кабан с сомнением тронул рылом распростёртое тело. Ликион чуть пошевелился и застонал, но глаз не открыл.
— Я задал тебе вопрос, — терпеливо напомнил Иисус.
Кабан откусил у кустика ещё одну ветку и ожесточённо зачавкал. Из пасти в пыль падали крупные капли слюны. Дожевав, он глотнул и нехотя заговорил:
— Кирка оказалась более умелой волшебницей, чем думала сама. А может, и наоборот — слишком неумелой, этого теперь не выяснить. Да, наверное, мы вели себя в её дворце как свиньи. Но наказание за проступок получилось слишком тяжким.