Библиотечка журнала «Советская милиция», 6(36), 1985 г.
Шрифт:
— Нет.
Оперуполномоченный встал и прошелся по палате.
— Ну что ж, нет так нет. Тогда запаситесь выдержкой и попробуйте опровергнуть еще одну улику против вас. Речь идет о вашем поведении в ту ночь, когда произошла последняя кража. Тому есть свидетели, нам удалось их найти. Так вот, вспомним некоторые детали. Вечером к вам приходят приятели. Вы с ними сидите до полуночи, потом провожаете их и, дождавшись, пока они уйдут, вылезаете в окно и идете...
Шамрай вдруг резко повернулся и сел.
— Черт! — громко воскликнул он. — А я ломаю голову, как этот паразит подбросил мне деньги. Да он же, сволочь, влез в окно. И как же я сам до этого не додумался. Вот тупица!
Удивление, возмущение Шамрая были такими искренними, эмоциональными, что невозможно было не поверить в них. И все же не укладывалось в голове, чтобы Шамрай додумался до этого только теперь — ведь сам он часто пользовался окном вместо двери. Неужели притворяется?
— Вполне вероятно, что именно так оно и было, — согласился лейтенант. — Но все же вы не ответили на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Куда вы ходили в ту ночь?
Возбуждение Шамрая угасло, лицо снова стало мрачным и даже злым. Он смотрел прямо перед собой.
— Так я жду вашего ответа, — напомнил Турчин.
— Извините, — тяжело пошевелился Шамрай, — но его не будет.
— Это вы серьезно?
— Слушайте, давайте не будем тратить время на лишние разговоры. Я сказал все, что знал и что считал нужным сказать. А теперь прошу вас оставить меня в покое.
Шамрай снова лег и отвернулся лицом к стене. Видно было, что теперь из него не выдавишь ни слова. «Что вызвало у него такое неожиданное упорство? — мысленно спрашивал себя Турчин. — Отсутствие правдоподобного объяснения? Нет, что-то не похоже. Вероятно, тут другая причина. Где-то глубоко, на самом дне души, он должен прятать что-то такое, к чему нет доступа посторонним. Или оно имеет какое-то отношение к совершенным преступлениям?»
Турчин понял, что не успокоится, пока не выяснит, какую тайну хранит Краб. Но как это сделать? Может, стоит внимательнее приглядеться к его прошлому, поинтересоваться его жизнью? А то ведь по сути Шамрая-Краба он знает только с одной стороны: что он рано встал на преступный путь, не раз отбывал срок, что у него вспыльчивый характер.
А какова другая сторона его жизни? Тоже черная? Неужели ничего не было светлого? Кто его родители? Живы ли они? С кем дружит? Что о нем думают товарищи, с которыми работал, дед с бабкой, у которых квартировал?.. Может быть, именно с изучения личности Шамрая-Краба и надо было начинать следствие? Однако еще не поздно исправить ошибку.
ТУРЧИН застал бригадира в прорабской, где тот что-то писал, склонившись над столиком. Увидев оперуполномоченного, он поднялся со стула и поспешил ему навстречу.
— Что вас привело к нам? — поинтересовался он, пожимая Турчину руку.
— Шамрай, — лаконично ответил тот.
— Понятно... Я слышал, он поднял катавасию. Ну и тип, а? А знаете, я далек от мысли, что он действительно собирался покончить с собой. Тут, мне кажется, хитрый, заранее продуманный ход...
— Разберемся, — прервал рассуждения Коротуна лейтенант. — Скажите, пожалуйста, вы давно знаете Шамрая?
— Со дня его прихода в бригаду.
— Ну и что вы о нем можете сказать?
— Все, что мог, уже рассказал: сперва все было в порядке, работал как вол, а потом начались выпивки, прогулы...
— Вы, случайно, не знаете, откуда он родом?
— Как-то не интересовался, то ли из Хмельницкой, то ли из Сумской области...
— Кто-нибудь из родных у него есть?
— Тоже точно не могу сказать. Он о них никогда не вспоминал. Ну, а что касается писем... Поговаривали, что он тайно переписывается со своими дружками.
— От кого вы это слышали?
— От Антонюка.
— А еще от кого?
— Не помню.
Турчин, глядя на Коротуна, подумал: «Мало ты знаешь, бригадир, о своем подчиненном, а еще бил себя в грудь, доказывая, что занимаешься его воспитанием».
— Вы как-то говорили, что бывали у Шамрая на квартире. Не могли бы вы рассказать о его отношениях с хозяевами?
— Старики на него, кажется, не жалуются.
— А с кем он еще был знаком, кроме ребят из бригады?
— Кажется, ни с кем. Впрочем, может, кто-нибудь из монтажников знает больше.
Оперуполномоченный уже беседовал со многими рабочими, но никто не мог ничего сообщить о круге знакомых Шамрая. Кстати, никто не назвал его своим другом, хотя все они отзывались о нем неплохо: компанейский, открытый, не скуп... Сам он тоже ни к кому в друзья не набивался.
— В объяснительной записке вы писали, что не видели, как сорвался Антонюк, потому что были в это время в прорабской. Потом услышали крик и выбежали во двор, — напомнил Турчин бригадиру.
— Да.
— После этого вы сразу бросились к Антонюку?
— Именно так.
— А как вел себя Шамрай?
— Где, внизу или на башне?
— И там и тут.
— О башне ничего не скажу. Правда, я сразу, когда выбежал наружу, посмотрел вверх. Там виднелась неподвижная фигура Шамрая, который будто прикипел к стойке. А на земле... Когда он слез, уже сбежались люди... Кому-то показалось, что Антонюк жив, мы его положили в машину и отправили в больницу.
— Как хватило у Шамрая духу подняться вверх после того, как оттуда сорвался Антонюк?
Лоб Коротуна прорезало несколько глубоких морщин.
— У меня, например, не хватило бы. Да разве только у меня? Вот четверо монтажников вообще отказались работать на башне. Хотя... Эх, да что тут говорить! От такого типа, как Шамрай, можно всего ожидать. Я даже думаю, что это Краб сбросил Антонюка.
— А сам он не мог сорваться?
— Конечно, мог. Но Шамрай мог ему и помочь. Повторяю: от такого типа всего можно ожидать. И откуда он только, ирод, взялся на мою голову! Теперь мне за все придется отвечать, потому что, как ни крути, а я допустил пьяных к работе.