Библиотека Дон Кихота

Жаринов Евгений Викторович

Когда танцор встал, то публика не выдержала и издала на едином выдохе свое: «Ole!»

Тот, кто привлек к себе всеобщее внимание в этот момент, сумел уловить, поймать за хвост капризное duende! И всем в зале от этого, включая и самого Воронова, стало необычайно радостно и интересно жить! Воронову показалось, что каждый, с кем он делил сейчас свой восторг, словно выходил за рамки собственного «я». Наверное, «так души смотрят с высоты на ими брошенное тело». Смотрят, медленно поднимаясь над землей под ритм стеков.

— Ole! Ole! — продолжала неистовствовать публика.

— Duende! Duende! — бессмысленно шептал профессор, жадно ловя взглядом

каждое новое движение, как потом выяснилось, не очень молодого танцора, что занял на сцене место ровно посередине.

Потом Воронов определил для себя, что duende — это не то, что присуще той или иной личности и дается ей навечно с момента рождения. Нет. Duende — это, скорее, дух, или гений места. И время от времени этот самый дух места совпадает с тем, что творится в душе того или иного человека и тогда происходит то, что и произошло в маленьком театрике в городе Севилье, куда профессор Воронов попал на представление в стиле фламенко.

Следующим таинственным словом в копилке Воронова оказалось выражение ambiente.

Как-то, путешествуя по Испании, профессор взял на прокат автомобиль вместе с водителем, чтобы с одной знакомой семьей отправиться на пикник. Воронов купил заранее вина, сыра, анчоусы и прочее. Семья захватила столовые приборы, скатерть, салфетки, хлеб, немного ветчины, пирог и одеяла в качестве подстилки. Воронов хорошо помнил, какой душевный подъем переживала вся компания, а места, куда они и отправились, были просто великолепны. Их выезд на природу обещал запомниться на долгие годы вперед. Поначалу они двинулись в сторону португальской границы, и внимание Воронова привлекло сразу несколько живописных мест. По его понятиям, каждое из них было просто идеальным для предстоящего пикника. Но жена приятеля, скромная женщина, каждый раз уверенно отвергала одно предложение за другим, коротко повторяя лишь: «No hay ambiente». Испанское слово ambiente лишь отдаленно напоминает французское ambience, или окружающая среда, природа.

С помощью шофера Воронов попытался найти еще кое-какие живописные уголки. Но скромная женщина, расположившаяся на заднем сидении автомобиля, упорно повторяла каждый раз: «No hay ambiente».

Наконец они вырулили на какую-то старую ферму, расположившуюся рядом с крошечной речушкой. Такую речушку и подобные ей Воронов с детства привык называть переплюйкой. Несмотря на свои скромные размеры, она бурно журчала и казалась необычайно выразительной. Здесь же росли и большие оливковые деревья, которым было не менее тысячи лет. Луг, утки в воде и коровы — и тут все словно прозрели и увидели скромный сельский пейзаж в его истинном свете. Столь хорош он был в лучах полуденного солнца. Воронов тут же смог ощутить бесспорную правоту мрачноватой на вид испанки, которая все время удерживала их от неправильного выбора. И действительно, в сравнении с этим изумительным местом, другие не шли ни в какое сравнение: у других попросту отсутствовало это самое ambiente. А выбранной идиллии оно было присуще с лихвой.

Не спеша расстелили на траве одеяла, разложили посуду и еду, откупорили бутылки и первый свой тост посвятили этой самой ambiente, которая так милостиво открылась им, так любезно приняла их в свои объятья. Отчего им было так весело на душе, отчего с каждым новым тостом они все больше и больше любили друг друга? Этого не знал никто. Но это и было счастьем. И Воронов невольно вспомнил белые стихи одного очень известного американского поэта: «Счастье — это когда ветер играет колосьями

пшеницы, это когда бык мирно жует сочную траву!»

Воронов вдруг отчетливо услышал это сопение могучего животного, услышал, как жует он траву, как она, сочная, ломается огромными челюстями и ему вдруг показалось, что и его самого вместе с душистой травой вот-вот заберет в свою утробу мягкими влажными губами своими огромный испанский бык, потому что счастливее, чем сейчас, он уже никогда не будет.

Потом Воронов не раз сталкивался с этой поразительной чертой испанского характера: любой житель древней Иберии готов был проехать лишние пятьдесят миль лишь бы найти то уникальное, единственное место, своим только ему присущим ambiente.

Если вдруг о каком-нибудь невзрачном придорожном ресторанчике по округе разлетался слух, что он наделен ambiente, то клиенты стекались сюда, как мухи на мед к вящей радости хозяина.

Воронов слышал, что древняя полуразвалившаяся арена для боя быков в труднодоступном местечке Рондо обладала, по мнению старожилов, этим самым ambiente, и зрители валом валили на эту арену со всей Испании. Всем почему-то хотелось именно здесь увидеть бой быков, чтобы запомнить его на всю оставшуюся жизнь.

Много раз Воронов ловил себя на том, что испанские знакомые, неожиданно взглянув на какое-нибудь совершенно невзрачное местечко, вдруг, как по команде, вскрикивали в один голос: «Ambiente! Ambiente!» Проходило еще несколько мгновений, и Воронов словно прозревал, и он безоговорочно соглашался со своими друзьями, удивляясь лишь тому, как это он сам не почувствовал всего с первого взгляда. С ambiente все становилось чем-то чуть больше, чем простое здание или обычный уголок природы. Здание и пейзаж словно делались вратами в другой, невидимый мир.

Так, в городе Мерида он увидел знаменитый мост через Гвадиану, построенный еще римлянами. Мост этот оказался в полмили длиной и состоял из восьмидесяти одной тяжелой массивной арки. Сейчас по нему спокойно проезжали огромные туристические автобусы, а две тысячи лет назад по этому мосту маршем проходили римские легионы.

Мост был выложен из гранита. Его возвели еще до рождества Христова и почти каждая арка являлась той или иной исторической вехой в жизни самой Испании.

Так, согласно надписи, арки с 11 по 16 были восстановлены вестготским королем еще в 686 году нашей эры. Это произошло 700 лет спустя после самой постройки. Арки с 21 по 22 были взорваны во время партизанской войны с Наполеоном в 1811 году, а затем их также восстановили. Опоры с 29 по 31 пострадали от сильного наводнения 1860-ого года, 32 и 33 опоры таинственным образом исчезли в далеком 1877-ом.

Мост во всех отношениях являлся весьма таинственным сооружением и обладал ambiente, а значит вполне мог считаться воротами из мира видимого в мир невидимый. И, действительно, куда, скажите на милость, могли бесследно исчезнуть в 1877 — ом году арки под номером 32 и 33? Что за абсурд? А, главное, почему этот абсурд никто и не собирался опровергать. Даже наоборот, абсурд сей утверждался как реальность мраморной дощечкой на том месте, на котором эти исчезнувшие арки когда-то и находились.

Под мостом традиционно кочевым табором останавливались цыгане. Останавливались они здесь не одно столетие. Наверное, цыгане и были единственными свидетелями таинственного исчезновения арок под номером 32 и 31, но сами представители проклятой на вечное странствие касты индусов об этом никому ничего не рассказывали.