Библиотека литературы США

Портер Кэтрин Энн

— Можно еще и сходить, наверное, — мечтательно сказал он. — Меч короля Артура…

— Глупости! Ты что, не видишь, какой дождь? — прикрикнула мисс Хетти. — Будешь сидеть здесь на почте, пока не скажу.

Изнутри почта представляла собой длинное пустое помещение, смахивающее по виду и по запаху на крытый мост; с дальнего конца, где было окошечко мисс Хетти, пробивалось совсем немножко света. Если Дьюи когда и приводилось сюда забегать, то всякий раз на минуту, не больше.

— Устраивайся, будь как дома, — сказала мисс Хетти и исчезла за перегородкой.

Дьюи поставил удочки около двери на улицу,

а рыбу на обрывке лесы держал в руках, мисс Хетти тем временем разбирала почту. Когда разобрала до конца и разложила по-своему, тогда принялась выдавать — в скором времени сюда собрался весь народ.

Сквозь окошечко завязались бойкие разговоры:

— Чистое загляденье, мисс Хетти! Только бы не перестал.

— Оврагов, поди, наразмывает, мисс Хет!

Кто-то наклонился и заговорил с Дьюи:

— Дьюи, привет! А я тебя видел! Ты-то, интересно, чем занимался нынче?

— Это он еще силу не набрал. — Мисс Хетти всем отвечала одно и то же. — Будет время, буду жива-здорова, завтра схожу опять и еще поработаю над ним. Смотря, конечно, сколько придет почты.

Понабросали на пол прочитанных писем, газет, наследили и разошлись, и совсем стихло бы вокруг, когда бы дождь не молотил по крыше. Мисс Хетти все не показывалась из своей комнатушки, в которой Дьюи ничего не было видно, кроме стоящего у нее на конторке ящика с гнездами, где лежало девять писем.

По эту сторону, на неверном зеленом свету из стенных щелей, лениво, как летние мухи, кружились пылинки. Высоко под потолком пучок старых газет, желтых, как чайные розы, заткнул дыру от несуществующего дымохода. Становилось зябко. Пахло дождем, рыбой, мелочью, карманами, в которых хранится мелочь. Не разглядеть было, горит или нет одинокая висячая лампа. Лампочку скрывала маска в виде собачьей оскаленной морды.

На высоком столе у стены были, как на школьной парте, чернильница, ручка и желтая старая промокашка, дряблая, точно сдобное тесто. Встав на цыпочки, Дьюи подогнал к себе ручку и, не жалея чернил, нарисовал на промокашке картину. Рыбу свою нарисовал. Вывел ей глаз и через прорезь в перегородке отправил мисс Хетти.

После этого он зацепился подбородком за прилавок под ее оконцем — поглядеть, получила ли она его депешу.

Мисс Хетти спала. Уронив голову, она сидела в качалке рядом со своей газовой печуркой. Она сняла шляпу; волосы у нее были тяжелые, литые и цветом тоже похожие на школьный колокол. Она была полна величия, как если бы ждала, когда палач подойдет рубить ей голову. Тишина стояла нерушимая. Потому что дождь перестал. Лишь из посылки у ног мисс Хетти доносилось попискивание цыплят.

— Можно, я теперь пойду? — гаркнул Дьюи.

— Ой, батюшки! — тотчас встрепенулась мисс Хетти. — Хорошо клевало? Вам еще пишут! Кто это там? Уснула я, что ли? Чья здесь мордочка мне улыбается? Фу ты, в самом деле! — Она вскочила и отряхнула платье — из него выпало несколько листьев. Потом шагнула к окошечку и через него сказала: — Хочешь уйти от меня? Тогда бегом! Потому что, если ты, детка, вообразил, что дождь кончился, то я как раз очень допускаю, что он повернет назад и начнется снова.

В этот миг почта сотряслась от удара грома, словно через нее прогнали лошадей.

Мисс Хетти подошла к двери следом за ним. Вместе со всем своим имуществом он заскользил по дорожке. Она осталась

у порога, глядя наружу, покивала головой, что-то приговаривая себе под нос. Ему же она сказала лишь одно:

— Ну, рысью!

Уже накрапывало опять, и, судя по шуму, дождь собирался наверстать упущенное за минуту затишья. Пускаясь бежать, Дьюи заметил краем глаза, как через соседний двор к дому мисс Хетти одногорбым верблюдом движется стеганое одеяло. Верно, под ним была Оупл. Через пятнадцать лет ему пришло в голову, что и в лесу, скорей всего, была Оупл.

Он подоспел только-только, взобрался на ходу в школьный автобус, полный детворы, и так, вместе со всеми, в конце концов покатил домой — как бы даже героем.

Сойдя с автобуса, он побежал под обгорелыми соснами, самым коротким путем. Цвели любимицы его матери, небесно-синие крупные фиалки, мокрые, как щеки. Зацветали под багряным небом груши. Ходуном ходили ветки от птичьей возбужденной толчеи. Горчица на Коукеровом участке пошла в семя и горела издали золотом. С последними каплями дождя Дьюи бежал через выгон под звонкие аплодисменты грязи, и, точно противень свежевыпеченных кукурузных палочек, сияла навстречу ему рифленая крыша их дома. Поодаль на коленях стоял отец — снова взялся чинить изгородь. К появлению Дьюи были готовы: Минни Ли, Сью, Анни Бесс табунком устремились к нему от дверей, за ними на четвереньках поспешал самый маленький. Только куда им было его перехватить.

Мама стояла на заднем дворе. У нее за спиной, голубое и белое, свешивалось до земли стиранное утром белье, мокрое, как сами тучи. Она стояла очень строгая и в вытянутой руке держала прутик над головою шелковистого теленка, сосущего их старую буренку, — как будто нынче вечером посвящала его в рыцари.

— Чей будет теленочек? Мой? — крикнул он ей издалека. Крикнул, чтобы она оглянулась, он и так знал, что на этот раз ответ будет «да».

— Это, сынок, надо спросить у папки.

— Да что вы вечно говорите одно и то же? Ну, мама же?

Протянув руку, он поднес к ее милому лицу свою рыбу — она еще поблескивала, поднятая за хвост, вылупив глаза и разинув рот не хуже любой крупной рыбины. Мать обернулась.

— Ступай прочь от меня! — вскрикнула она. — Что ты, что твой папаша! Сию минуту прочь отсюда и чтоб я вас больше не видела! — Она хлестнула зеленым прутиком, и в воздухе веером разлетелись брызги молока и света. — Ступайте в дом. Боже мой! Как же мне надоели ваши глупости!

Миновал не один день — все шли дожди, иной раз по ночам, — пока у Дьюи выдалось время снова побывать на мосту. Он не стал брать удочку, пошел просто так, проведать, проверить. К вечеру, после школы, когда по дому тоже все было сделано, очистилось небо.

Воды в реке прибыло. Она затопила перекаты, и с моста уже не определить было по памяти, как именно лежал плавник, лишь концы сучьев выступали из воды, где, словно на смотру, плыли да плыли по течению коричневые пузыри. Исстрадавшиеся по дождю черепахи все как одна попрятались в глубину. Теперь-то речка, поди, кишмя кишела рыбой любого вида и величины.

По знакомой доске Дьюи прошел обратно, потому что песка не стало и прыгать было некуда. Он побрел выше, навстречу течению, и обследовал новые места. Все было пропитано влагой, все благоухало. Статный пахучий лавр служил ему приметой.