Библиотека литературы США
Шрифт:
Ну а сегодня, сразу после обеда, к нам хлынул народ. Их тут в округе тьма-тьмущая, вы и представить не можете сколько. Валом валят изо всех углов и закоулков, из долинок и с пригорков, по четыре, по пять, по шесть человек скопом, внизу под горкой кто машину оставляет, кто лошадь, а потом все заявляются в дом и пожимают мне руку, ни дать ни взять воскресные гости. Все объявились, кто ходить может, и еще двое, кто не может. Да еще целая делегация привела проповедника. Тут вам и субботний и воскресный день разом. Ох и погонял он, видно, по округе! Вот так спокойная профессия. Да еще эти противные пискуны ребятишки понабрались, он
Ну, тут я ему объявляю: ладно, мистер, я к вашим услугам. Я им покажу, где можно посидеть, обождать, и буду их вызывать по очереди. «Пока очередь не подошла, — говорю им, — сидите спокойно, если что понадобится, спросите у меня. А кто не может обойтись без курева, пусть покурит, но чтоб аккуратно, на пожар я сегодня не рассчитываю».
И он сразу расположился в гостиной, распаковал чемодан, установил свои лампы, раскрыл складной стульчик, но тут увидал у фисгармонии нашу скамью, что покрыта бахромчатой накидкой.
Потом он вытащил и встряхнул кусок материи с декорацией, в точности как я бы встряхнула покрывало, подвесил свою картину на стену и принялся насыпать порошок на что-то вроде нотного пюпитра. И позвал: «Номер первый!» И так стал их приглашать по очереди. Ну это, положим, я взяла на себя. Мы с ним следим по книге, каждого вызываем по очереди, и все честно-благородно, по высшей категории.
— Но что же дядя Феликс?! — воскликнула Кэт так, как будто наконец-то поймала Сестрицу Энн с поличным.
— Негры помогли его перетащить туда, в дальнюю комнату, но почти все пришлось делать мне самой, вот этими ручками. А! Ты о том, как мне удалось его уговорить? Я, помнится, сочинила какую-то басню.
Сестрица Энн повела нас обратно в прихожую, где на стене, как остановившиеся часы, висело банджо, а какие-то белокурые детишки вышагивали друг другу навстречу и монотонно, без выражения, тянули: «Вот скачет герцог молодой…» В детстве мне тоже казалось, что проход длинный-предлинный, как туннель сквозь гору.
— Кыш! — Сестрица Энн хлопнула в ладоши.
Дети шарахнулись в конец коридора, выскочили на заднюю веранду, с веранды — на залитый солнцем двор и врассыпную кинулись к сараю. Как ни странно, пальцы Сестрицы Энн кровоточили от шипов. Вдали, на свежей зелени, паслось стадо черных коров. Пышные весенние пастбища густо поросли сочной травой.
Возле задней веранды, сбоку, к дому лепилась маленькая пристройка, там помещалась ванная комната и еще одна каморка. Мы увидели, что из ванной вышла молодая женщина с мальчуганом.
— Нет, вы только посмотрите! — Сестрица Энн содрогнулась от негодования. — Быстренько разобрались, где у нас что.
В детстве мне никогда и в голову не приходило считать комнатой чуланчик, к которому подвела нас Сестрица Энн, потому что зимой в нем хранили яблоки и еще потому, что в него вела простая дощатая дверь, как в сарае, и, чтобы открыть ее, надо было сунуть палец в дырку.
Сестрица Энн сунула палец в дырку, открыла дверь, и мы все втроем втиснулись в каморку, в которой и без нас было тесно.
На старой, покрытой периной черной железной койке, которая кренилась к изножью так же, как кренился весь дом с вершины холма на задний его склон, маячили бок и спина дяди Феликса. Белоголовый, как только что убежавшие дети, но больше ничем на них не похожий, он сидел в ночной рубахе — тяжелая неподвижная глыба —
— Это-ж-негритянская-кровать! — проговорила Кэт скороговоркой, в одно слово.
— Ничего подобного, — возразила Сестрица Энн. Все лицо ее затряслось, будто Кэт собиралась расплющить его в лепешку. Затем она склонила голову в поклоне: что ж, мол, продолжайте в том же духе, раз уж вы так настроены.
— Добрый вечер, сэр, — другим тоном сказала Кэт.
Вслед за ней то же самое повторила и я.
Продолговатая взлохмаченная голова дяди Феликса безмолвно повернулась над могучим плечом и снова застыла. Он смотрел на нас. Тяжелый взгляд его надолго вперился в некую среднюю точку между тремя женскими лицами (если лицо Сестрицы Энн можно было причислить к женским), но ни в одно из них в отдельности. Потом постепенно что-то стало исчезать из его глаз. Ясного сознания — вот чего я не увидела в них. Вскоре направление его взгляда резко изменилось, будто от удара, толчка или шлепка сзади, и голова старика метнулась обратно. И вновь он сидел в прежней позе, лицом к окну, единственному окну в доме без занавесок — нагое и наглое, оно взирало на запад, пылающий запад.
Сестрица Энн поднесла вазу с розами к окну и поставила ее на подоконник, в поле зрения дяди Феликса. Пожалуй, только на подоконник ее и можно было поставить без риска. Вся каморка была битком набита каким-то скарбом, старым, ненужным хламом, который сгрудился еще теснее, когда сюда внесли кровать, — чемоданы, бочонки, плетеные стулья с продранными, измочаленными сиденьями. Мне припомнилось, как зимой мы, бывало, вбегали сюда на секунду под струю ледяной стужи из окна, хватали яблоко из груды, лежавшей на полу, и сломя голову выскакивали прочь, прихлопнув дверь, не то бы закоченели до смерти. Окно это всегда держали открытым, и тогда, как и теперь, его створку подпирало полешко. И по-прежнему в стенах, между грубо сколоченными досками, зияли щели. Все тут было покрыто пылью, даже с потолка свисали жгуты из свалявшейся пыли, хлопковых волокон и пуха, они мягко мерцали в неверном свете гаснущего дня. В каморке, если поискать, чего доброго, найдешь и осиные гнезда, подумала я.
А розы взирали на нас с окна — пламенные, немыслимо яркие, почти как бумажные цветы в букете фокусника, который всем на диво выстрелил его из ружья.
— Сегодня мы полюбуемся на закат над пастбищем, правда, дядя Феликс? — громко провозгласила Сестрица Энн в отличие от того конспиративного полушепота, каким говорила с нами. — Ручаюсь, он будет великолепный. Этакая пылища! На прошлой неделе вы же сами сказали, братец Феликс, что надо бы дождя.
Затем Сестрица Энн почему-то шагнула вперед и поставила ногу на штабелек обомшелых книг возле самой кровати — я стояла по другую сторону, — оперлась локтем о согнутое колено и оглядела чулан, словно явилась сюда впервые и приглядывается, не купить ли его. Из нас двоих скорее уж я могла бы так выглядеть. В углу, словно забытая метла, стояло нечто похожее на мушкет времен войны Северных и Южных штатов. На ведерке с углем — старое блюдо для хлеба, напоминавшее треснувшую пополам дыню. Тут был даже манекен, он торчал над чемоданами, чуть поворотив вбок свой непомерно пышный бюст, словно еще мог вращаться. Воображаю, сколько пыли взметнулось бы, если б по нему похлопать!