Библиотека мировой литературы для детей, т. 39
Шрифт:
Стоит ли удивляться, что в обществе такого «примерного» хозяина все были в хорошем настроении и даже невольники, заразившись общей радостью, принялись весело болтать!
Однако благодушное настроение длилось недолго. Оно было прервано внезапно и не по вине тех, кто его разделял: причиной были обстоятельства, которые от них не зависели.
Как и предсказал незнакомец, солнце скрылось раньше, чем показался кипарис.
Но это не должно было бы вызвать беспокойства: след лассо был по-прежнему хорошо виден, и ориентироваться по солнцу не было необходимости. Однако тучи, затянувшие небо, угнетающе подействовали на путников.
— Можно подумать, что уже наступили вечерние сумерки, — сказал плантатор, вынимая свои золотые часы, — а между тем всего лишь три часа. Наше счастье, что этот молодой человек помог нам. Если бы не он, мы до заката проплутали бы по этой выжженной прерии. Пожалуй, пришлось бы заночевать прямо на пепле…
— Ну и черная была бы постель! — шутливо отозвался Генри, чтобы придать разговору более веселый характер. — Ух, и страшные бы я видел сны, если бы пришлось так спать!
— И я тоже, — добавила сестра, выглядывая из-за занавесок и всматриваясь в даль. — Я уверена, что мне приснились бы Плутон [9] и Прозерпина [10] в аду.
9
Плутон — в древнегреческой мифологии бог ада.
10
Прозерпина — богиня ада.
— Хи-хи-хи! — осклабился черный кучер, числившийся в книгах плантации как Плутон Пойндекстер. — Мисса Луи увидит меня во сне на этой черной прерии! Вот чудно так чудно! Хи- хи-хи!
— Слишком рано вы начали смеяться, — раздался мрачный голос капитана, подъехавшего во время этого разговора. — Смотрите, как бы вам и в самом деле не пришлось ночевать в этой черной прерии! Хорошо, если не случится еще чего-нибудь похуже.
— Что ты хочешь этим сказать, Каш? — спросил плантатор.
— Я хочу сказать, дядя, что этот молодчик обманул нас. Я не могу еще этого утверждать, но похоже, что дело скверно. Мы проехали уже больше пяти миль… около шести, должно быть, а где же кипарис, о котором он говорил? Кажется, у меня зрение не хуже, чем у других, но, как я ни всматривался в даль, я не обнаружил никакого дерева.
— Но зачем же ему обманывать нас?
— Ах, «зачем»! В том-то и дело, что у него может быть для этого немало причин.
— Назови нам хотя бы одну из них, — раздался серебристый голос из кареты, — мы с интересом послушаем.
— Еще бы: ты будешь слушать с особым интересом все, что касается этого субъекта, — иронически ответил Колхаун, — а если я выскажу свои соображения, ты со свойственной тебе снисходительностью назовешь это ложной тревогой!
— Это будет зависеть от того, что ты скажешь, мастер Кассий. Мне кажется, что тебе следует испытать нас. Не можем же мы думать, что ты, военный и такой опытный путешественник, поддался ложной тревоге!
Колхаун понял злую насмешку и, вероятно, воздержался бы от дальнейших объяснений, если бы на этом не настоял Пойндекстер.
— Послушай, Кассий, объясни же, в чем дело? — серьезно спросил плантатор. — То, что ты нам сказал, вызывает больше чем простое любопытство. Какую цель мог преследовать этот молодой человек, давая нам ложные указания?
— Ну что же, дядя, — сказал Колхаун не столь заносчиво как раньше, — я ведь не утверждаю этого, я только высказываю свое предположение.
— Какое же?
— Ну, мало ли что может случиться! В этих прериях нередко нападают на караваны — и не только на такие, как наш, но и на караваны посильнее нашего, — грабят и убивают.
— Упаси боже! — с притворным испугом воскликнула Луиза.
— Индейцы? — сказал Пойндекстер.
— Иногда бывает, что и индейцы, но часто за индейцев выдают себя белые, и не только мексиканцы. Для этого нужно лишь немного коричневой краски, парик из лошадиного хвоста, несколько перьев для головного убора и побольше наглости. Если нас ограбит банда «белых индейцев» — а это не раз случалось, — то винить нам будет некого, кроме самих себя: мы будем лишь наказаны за наивную доверчивость к первому встречному.
— Боже мой, Кассий! Ведь это серьезное обвинение. Неужели ты хочешь сказать, что этот курьер — если он действительно курьер — заманивает нас в западню?
— Нет, дядя, я этого не говорю. Я только говорю, что такие вещи бывали; возможно, он нас и заманивает…
— Возможно, но маловероятно, — раздался из кареты голос, полный язвительной насмешки.
— Нет, — воскликнул Генри, хотя он и ехал немного впереди, но слышал весь разговор, — твои подозрения несправедливы, Кассий! Это клевета. И я могу это тебе доказать. Посмотри-ка сюда.
Юноша сдержал лошадь, указывая на предмет у края тропы, который он перед этим рассматривал. Это был колоннообразный кактус; его зеленый, сочный ствол уцелел от огня.
Но Генри Пойндекстер обращал внимание своих спутников не на самое растение, а на небольшую белую карточку, наколотую на один из его шипов. Тот, кто знаком с обычаями цивилизованного общества, сразу узнал бы, что это визитная карточка.
— Посмотрим, что там написано, — сказал юноша, подъезжая ближе; он прочитал вслух: — «Кипарис виден».
— Где? — спросил Пойндекстер.
— Здесь нарисована рука, — ответил Генри. — Нет сомнения, что палец указывает на кипарис.
Все стали смотреть в направлении, обозначенном на карточке.
Если бы светило солнце, кипарис можно было бы увидеть с первого же взгляда. Но еще недавно синее, небо теперь стало свинцово-серым, и, сколько путешественники ни напрягали зрение, на горизонте нельзя было разглядеть ничего, напоминающего верхушку дерева.
— Ничего там нет, — уверенным тоном заявил Колхаун. — Я убежден, что это лишь новая хитрость этого бродяги.
— Ты ошибаешься, — ответил голос, который так часто противоречил Кассию. — Посмотри в бинокль. Если тебе не изменило твое превосходное зрение, ты увидишь на горизонте что-то очень похожее на дерево, на высокое дерево — наверно, это кипарис. Ведь я никогда не видела кипариса на болотах Луизианы.
Колхаун не захотел взять бинокль из рук кузины — он знал, что Луиза говорит правду, и ему не надо было лишних доказательств.
Тогда Пойндекстер взял бинокль, наладил его по своим близоруким глазам и отчетливо увидел кипарис, возвышавшийся над прерией.