Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)
Шрифт:
Первая ночь в пустыне. Песок шуршит по палатке. Да нет, не песок, а дождь! Темень и холодина. Выглядываю в оконце: черное небо, светлый песок, кляксы кустов саксаула.
В четыре часа за палаткой… пропел петух! Сразу за петухом, — давясь и надрываясь! — заохал ишак — «петух восточный». Просыпаюсь сразу с двумя петухами! И с верблюдом! В поселке глухо, как паровоз, прогудел верблюд. Потом летала какая-то птица и кричала младенцем — уу-аа! Уу-аа!
Пустыня будила по-своему, совсем не так, как будят лес и горы. Меня пугали жарой, а я промерз до костей, меня пугали засухой, а я промок.
Неожиданная
Днем хлестали струи дождя, ветер мотал седые кусты саксаула, и мокрая рубаха липла к пупыристому телу. Полыхали молнии и скрежетал гром — словно рушились с неба глыбы.
По пухлой от пыли дороге расползались черные, как нефть, ручьи. В выбоинах набухали лужи с мусором и пузырями. До кустов саксаула нельзя дотронуться: тронешь — и обольет.
Я бежал к своей палатке — единственному сухому месту на этой «иссушенной земле». И позади тянулись странные светлые и… сухие следы! Темный мокрый песок лип к подошвам, открывая песок сухой и светлый.
В палатке сбросил сырое, напялил все, что было сухим, и, позванивая зубами, забился в спальник. А дождь барабанил и барабанил.
Пустыня не подтверждала прочитанного и продолжала удивлять. Утром над палаткой стайкой пронеслись… кулички! За ними не торопясь пролетела важная… цапля! У груды камней очага семенила… серая трясогузка! А рядом с ней на тонких ножках раскачивался… зуек! И если дальше перечислить, то так и придется без конца ставить многоточия и восклицательные знаки! Околоводные птицы жили в безводных песках!
А варакушки! Скрытные обитательницы густых кустов и сырых низин уверенно и беззаботно скакали по песку среди жидких кустов джузгуна и саксаула, открыто хвастаясь своими синими шелковыми «слюнявчиками» на грудках. Стройные, обтянутые, быстрые, с лихо заломленным кверху хвостом. В наших зарослях разве что услышишь их вечернюю песню, а тут, пожалуйста, напоказ: синий «слюнявчик» с черной звездочкой, с рыжим кантом внизу!
Я выбрасываю им из палатки замлевших от холода мух и бабочек, и они хватают их чуть ли не на лету.
Перелетные птицы движутся через пустыню на север. Пустыня для них не безбрежное желтое море, которое надо перелететь за один прием. В пути можно подкрепиться и отдохнуть. Даже поплескаться в весеннем озерке с водой. В пустыне, как и в море, есть свои «острова».
Пустыня удивляла каждый день. Кончились дожди, холода, туманы, высохли и посветлели пески, и пустыня развернула пергаменты с бесконечными таинственными письменами. Если снег — книга белая, то пески — книга желтая. И у книги этой ни конца, ни начала, и пишется она каждый день и каждую ночь, — вот уже тысячу тысяч лет. Склоны барханов разлинованы ветром в косую линейку — пишите, кто хочет! И пишут: звери, птицы, ящерицы, жуки. Пишут ногами, хвостами, носами и животами. О себе, о доме, что было, что есть. О врагах, о друзьях, о приключениях и событиях. И всегда только правду — одну голую правду Дневники обитателей песков, их подлинные автографы.
Каждый день ветер стирает написанное — но каждую ночь все пишется заново. История с продолжениями, бесконечные как и сама жизнь.
Огромны исписанные страницы: по ним мало глазами водить — их надо измерять ногами. И если рассказ песчаного таракана можно прочесть за десяток шагов, то рассказ ушастого ежика растягивается на километры.
Глаза разбегаются: нечитанные истории, невиданные растения и животные! Таракан… песчаный, ежик… ушастый! А растение заразиха, как огромный кукурузный початок, воткнутый в песок! И одолевает тебя страсть узнавания и разгадывания, и ты снова в детстве. Завидуйте детям, все разгадавшие!
К загадкам неравнодушны даже звери. Я видел в горах стадо серн; сбившись в кучу, теснясь, принюхиваясь и вытягивая шеи, они осторожно подходили к камню с красной тряпицей, забытой туристами. Серны видели Непонятное. Лисица зимой то и дело сворачивает то к пласту дерна на бугорке, то к потерянной рукавице, то к головням костра, — «что там такое?» Это не просто поиск наживы, это и исследование, узнавание. Я знаю охотника, который ловит лисиц не на мясо, а на любопытство. Идет по полям на лыжах, время от времени сворачивает в кусты, продирается внутрь и ставит капкан. Редкая лисица, идя по лыжне, могла удержаться и не свернуть в кусты — «зачем туда лазал охотник»? Охотник забросил все другие приемы — 150 лисиц за один сезон поплатились головой за свое любопытство.
А толстые глупые кеклики! Охотник делает щит, украшая его разноцветными тряпками. Прикрываясь им, он подбирается к куропаткам. И вместо того чтобы скорее спасаться, кеклики сами бегут навстречу, вытягивают шейки и поднимаются на цыпочки! А как же, ведь перед ними загадка!
Загадки тревожат воображение. Будь моя воля, я бы в учебниках ребятам не отгадки давал, а загадывал бы им загадки.
Как загадывают их мне пески.
Раннее утро. Я в теплой рубахе, а познабливает. Гряды песчаных барханов лежат подобно китам-полосатикам огромными брюхами вверх. Песок так упруг, что даже следа не остается. Во впадинах между барханов кочки сухой травы, похожей на взъерошенных дикобразов, стройные тонкие деревца песчаных акаций. Тут и там глиняные бугры с пучком саксаула на маковке. И какая-то инопланетная тишина окружает тебя.
В узких ущельях влекут повороты — что там, за ними? А тут увлекают барханы — что дальше? Поднимаешься по крутому склону, идешь, как по крыше, по уплотненному ветром горбу, снова сбегаешь на каблуках в межбарханье.
Все дальше и дальше — хватило бы только воды во фляге, не кончилась бы в аппарате пленка.
Начинались славные дни, когда не хватает времени, когда некогда пить и есть и злишься на ночь, что она отрывает от дела.
16 апреля.
А в пустыне-то есть леса!
Однажды я ушел в самую глубь песков, поднялся к вечеру на огромный песчаный вал и внизу, в широкой впадине, увидел, лес! Тускло-зеленоватое дно равнины, на нем сизые клубы полудеревьев-полукустов. Лес черного саксаула — лес пустыни. Зеленое пятнышко в океане желтых песков.
В тени саксаула, прозрачной, как крыло стрекозы, я поставил палатку. И стал жить.
Во всяких лесах бывал: сосновых, еловых, березовых. Но впервые попал в лес пустыни — саксауловый. Странный лес! Деревья похожи на раскидистые кусты, стволы у них мутносерые, изборожденные и крепкие, как старые кости. Иные кручены-перекручены, чуть не в узлы завязаны — словно удавы, умершие в корчах и мгновенно окаменевшие. Другие поднялись как пугала-ведьмы с костлявыми растопыренными руками и седыми космами на ветру.